– Никто тебя не ненавидит, милая, и ты не умерла.

Я отрицательно покачала головой.

– Ты умер, и я смогу говорить с тобой, только если тоже умру.

Он поцеловал меня в макушку.

– Моя милая девочка, ты можешь говорить со мной, когда захочешь.

Я закрыла глаза и положила голову ему на плечо.

– Я скучаю по тебе, папа.

Тихий звук, похожий на звон стеклянных колокольчиков, вырвал меня из теплого кокона темноты, обволакивающего меня. Веки отяжелели, будто я проспала вечность, и когда открыла их, долго пыталась привыкнуть к яркому свету. Осмотревшись, наконец, я решила, что, должно быть, все еще сплю.

Я лежала на огромной кровати с балдахином, застеленной белыми простынями из мягкого льна и одеялом из легчайшего пуха. Стены комнаты были полностью увиты благоухающими цветущими виноградными лозами, а куполообразный потолок – выполнен из витражного стекла с изображением ночного неба. Не было ни окон, ни дверей, и когда я свесилась с кровати и взглянула на пол, увидела нечто, похожее на плотно утрамбованную землю. На прикроватном столике со стеклянной столешницей слабо мерцала маленькая масляная лампа.

Я снова откинулась на мягкие подушки. «Я больше не в Канзасе».