Кейлин
Кейлин
Каждый шаг по неровной, покрытой пеплом земле даётся с трудом. Тёмные капли падают с неба, как хлопья снега, только вместо приятной прохлады — разъедающая кожу кислота. Каждый миллиметр открытой кожи пронзает острая боль, оставляя за собой алые рубцы, но я стискиваю зубы и двигаюсь дальше.
Каждый шаг по неровной, покрытой пеплом земле даётся с трудом. Тёмные капли падают с неба, как хлопья снега, только вместо приятной прохлады — разъедающая кожу кислота. Каждый миллиметр открытой кожи пронзает острая боль, оставляя за собой алые рубцы, но я стискиваю зубы и двигаюсь дальше.
Мы приближаемся к центру Выжженных земель. Лёгким не хватает кислорода. Жара усиливается, и пот скапливается на лбу, стекает по спине. Воздух становится ядовитым — мне кажется, что кислота уже не только на моей коже, но и внутри меня. Замечу ли я момент, когда доберусь до внутреннего круга, где ни один смертный не протянет и часа? Пойму ли я, что жизнь покидает моё тело, до того, как станет слишком поздно?
Мы приближаемся к центру Выжженных земель. Лёгким не хватает кислорода. Жара усиливается, и пот скапливается на лбу, стекает по спине. Воздух становится ядовитым — мне кажется, что кислота уже не только на моей коже, но и внутри меня. Замечу ли я момент, когда доберусь до внутреннего круга, где ни один смертный не протянет и часа? Пойму ли я, что жизнь покидает моё тело, до того, как станет слишком поздно?
Глубокий вдох откликается ещё большей болью в груди, но я должна сосредоточиться на другом.
Глубокий вдох откликается ещё большей болью в груди, но я должна сосредоточиться на другом.
Прямо сейчас его жизнь под угрозой. Прямо сейчас я рискую потерять его навсегда. Я не могу этого допустить.
Прямо сейчас его жизнь под угрозой. Прямо сейчас я рискую потерять его навсегда. Я не могу этого допустить.
Вот и всё, что я чувствую: боль и решимость. Я бегу, потому что должна. Я пытаюсь использовать боль. Стать болью. Но она давит на меня. Всё сильнее и сильнее, покушаясь на свет внутри меня, угасающий, как тлеющий уголёк, едва цепляющийся за надежду.
Вот и всё, что я чувствую: боль и решимость. Я бегу, потому что должна. Я пытаюсь использовать боль. Стать болью. Но она давит на меня. Всё сильнее и сильнее, покушаясь на свет внутри меня, угасающий, как тлеющий уголёк, едва цепляющийся за надежду.
— Если он умрёт, ты сможешь покинуть это место, — нашёптывает знакомый голос мне на ухо, пока я бегу среди разрухи этого проклятого места, разрушенного и ядовитого, прямо как моя душа.
— Если он умрёт, ты сможешь покинуть это место, — нашёптывает знакомый голос мне на ухо, пока я бегу среди разрухи этого проклятого места, разрушенного и ядовитого, прямо как моя душа.