— Что-то не так, достопочтенный феран? — спросила она охрипшим голосом, но склонив набок голову, чем в очередной раз заставила его пожалеть, что поднялся, потому что — как теперь уйти?
— Ты перестала петь, — сказал Рэтар, стараясь хвататься за расстояние между ними.
— Я поняла, что пение напрягает достопочтенного ферана, — ответила Хэла. — Мешает спать.
— Не мешает, — ответил Рэтар, грубее, чем хотел. — Пой, несносная ведьма, лучше пой.
“Лучше пение, чем плач”, — хотел сказать он, но не стал, потому что уж она имела полное право рыдать во всю, и то, что делала это вот так украдкой, чтобы никого не побеспокоить, заставляло испытывать к ней уважение.
Он развернулся, чтобы уйти, но Хэла запела:
Рэтар развернулся и встретился с этим невообразимыми, полными бездонной печали глазами чёрной ведьмы. Она всегда смотрела на него открыто и прямо, никогда не отводила взгляд, всегда была готова к тому, что феран имеет право наказать её. И этим Хэла была прекрасна и у него никогда не поднялась бы рука наказать её, Рэтар понимал это. Он тонул в этих глазах. Сходил с ума и тонул.
Пока она пела, взгляды их были сцеплены намертво и боги свидетели Рэтар был одной ногой за чертой, той самой которую переступил безвозвратно уже намного позднее.
Хэла допела, а он прочистив горло, пожалел, что под рукой нет ведра ледяной воды, тихо произнёс:
— Иди спать, несносная моя ведьма, — она склонила голову набок, потом улыбнулась и кивнула, а феран развернулся и ушёл.
И до сих пор не понимал, как у него это тогда получилось.
— Достопочтенный феран!
— Уважаемый маг, — отозвался Рэтар, не отрывая взгляда от алагана, который услышав приближение чужого вздрогнул и отбежал на безопасное расстояние.
— Алаган? — удивился Зеур.