— В смысле? — нахмурилась чёрная ведьма. — Спеть тебе про войну и мёртвых детей что-то?

— Нет, не надо! — мотнула головой девушка. — Вот про любовь, например.

— Хм, — Хэла усмехнулась. — Так они все грустные, хоть в петлю лезь. Ну, ща, жди, тексты загрузятся.

Она посидела и подумала, потом хихикнула и поддев белую ведьму локтем сказала:

— Знаешь какая песня в голову лезет?

— Какая? — спросила Мила.

— Гоп-стоп, — усмехнулась чёрная.

— Ты бы ещё Мурку вспомнила, — захихикала белая ведьма.

— Отличный выбор. А как по-твоему какая самая грустная песня о любви?

— Прыгну со скалы? Возьми моё сердце? — улыбнулась Милена. — Или Тёмная ночь?

— Детка, а тебе точно двадцать, а не восемьдесят? — шутливо нахмурилась женщина. — Ладно, стой, знаю. Уж раз бабушек вспомнили. Только ща, голос настрою.

И Хэла вдохнув, посидела с закрытыми глазами, а потом запела низким, протяжным народным, идущим откуда-то из груди, голосом:

Чёрная ведьма пела песню, в вокруг всё как-будто замерло.

Милена, зная эту песню, которая тянула не только тоской по любви, но и по дому, по вот этим рябинам и дубам, по такому вот пению, которого она не услышит уже никогда, только если Хэла решит разорвать душу в клочья.

Никому не надо было объяснять, что песня была о деревьях и что безысходность этого рассказа настолько велика, как наверное ни у одного другого. Уж, что может быть печальнее любви двух деревьев, которых разделяет река?

— Достаточно грустно? — спросила Хэла с вопросом глядя на Лорану, когда допела.

Та обречённо кивнула, в глазах у неё тоже были слёзы, да и не у неё одной. Смотреть на мужчин Милене вообще не хотелось — страшно было до обморока.

— Хэла, ведьмочка моя, хорош сердце рвать, а? — бухнул Тёрк.