Там жило желание насилия.

Но, по крайней мере, пока что Ник хотел направить это насилие на одного конкретного индивида.

В какой-то момент до него дошло, что двойник сам придумал это имя, Чужестранец. Это он его придумал. Он сам решил так называть себя.

Чертовски странно, бл*дь.

Он называл себя Чужестранцем. Ника он звал Тенью.

Наверное, психиатр мог бы написать целую книгу об этом психе.

Ник нахмурился.

Глянув на Морли, он увидел, что его друг полностью побледнел.

Несмотря на его манеру вождения, которая по-прежнему оставалась безупречной, старик выглядел так, будто его вот-вот стошнит. А может, у него случится паническая атака… или инсульт.

Он сделался таким бледным, что Ник реально забеспокоился, вдруг его удар хватит.

Внезапно до него дошло, что Морли не спал. Он так и не завершил свою смену. Солнце поднялось на небе совсем как на картине, с густыми белыми облаками на горизонте возле гор. А Морли ведь не молодел.

Сколько ему? Шестьдесят семь? Шестьдесят восемь?

Или ещё старше? Уже за семьдесят?

Или он моложе, просто устал и вымотался?

Ник ужасно плохо определял возраст людей.

Особенно плохо он определял возраст тех людей, которые прожили дольше, чем он сам, будучи человеком. Поскольку Ника обратили в сорок четыре года, это означало, что он дерьмово угадывал возраст практически всех, кто был старше этой цифры.

— Ты в порядке, приятель? — Ник сжал его руку. Его калифорнийский акцент сделался заметнее, хотя сам Ник почти не обратил внимания. — Хочешь, я поведу? Я могу тебя сменить.

Морли глянул на него и покачал головой.

Затем слегка хмыкнул.

Он выдавил слабую улыбку, и Ник вновь испытал проблеск беспокойства.