— Можешь вырезать мне ошейник из клеёнки, — предложила я.
— Шутишь. Только кандалы и ржавые оковы, на меньшее я не согласен.
Я лежала на столе, глядя на него влюблёнными глазами, и сердце, казалось, билось быстрее с каждой секундой.
А потом я вспомнила о Марине и разом села на столе, обняв себя руками.
Чёрт. Чёрт. Чёрт!
— Снова решила, что никто никого не любит? — спросил Кирилл. Его голос по-прежнему был насмешливым, но очень мягким. — Ежонок, но надо уже наконец определиться.
— Вот сам и определяйся, — огрызнулась я. — А я… я не могу так. Что, если ты и впрямь будущий отец семейства? Который случайно ляпнул, что знает слова любви, дабы не обижать своего автора?
— А ты, конечно, никогда никого не обижаешь. И «эй, ты ошибся, я вовсе тебя не люблю!» было всего лишь сказано, чтобы разрядить обстановку.
Я прикусила язык.
В следующий миг Кирилл сгрёб меня в объятья.
— Мы продолжим наверху, — решительно сказал он. — И вино, и взбитые сливки, и всё остальное. А если я услышу, что кто-то стесняется, испытывает глубокие моральные терзания и дикую неуверенность в себе, я просто и безыскусно её напою.
— Мне нельзя пить, — пробормотала я. — Я засыпаю после второго же бокала.
— И отлично. Поверь, я найду, чем заняться с твоим бессознательным телом.
Так. Кажется, пить этим вечером мне точно нельзя.
Хотя Кирилл, конечно же, не исполнит своей угрозы, подумала я, счастливо прижимаясь к нему, пока он нёс меня наверх. В угол… в угол, пожалуй, поставит, но уж точно никогда не причинит мне ничего плохого. Хотя что будет, если Марина и впрямь…
Но тут Кирилл, уложив меня в постель, вернулся со взбитыми сливками и новой бутылкой вина, и я отпустила эту мысль.
Завтра будет завтра.
Сегодня было сегодня.