Макс говорил, что хуже оружия бывает только телефон. Я достала его и включила камеру.

Развернулась к ним и принялась на ходу снимать.

— Ты чего делаешь? — крикнул Тарасов.

— Снимаю вас, чтобы иметь доказательства, что вы надо мной издеваетесь.

— Ой, как мы издеваемся, — работая на камеру, Дубенко состроил противную рожу. — Очень страшно издеваемся. Идем той же дорогой. И от этого Котова навоображала себе бог знает что.

— У неё паранойя, — крикнул Зинкевич.

— Я вообще домой иду, — подхватил Тарасов.

И мы так пошли. Я — надеясь на то, что всё обойдется, они — шепотом переговариваясь и придумывая, как поступить.

Если бы не голубь, мне бы, возможно, удалось уйти от них, но он так резко выпорхнул из лужи у меня под ногами, что, невольно шарахнувшись, я на несколько секунд отвернулась. И тут же в спину кто-то толкнул, так сильно, что я не удержалась и упала на колени.

На руку, всё ещё сжимающую телефон, опустился ботинок Дубенко.

— Ну чё, курица, докудахталась?

— Смотри, у неё юбка задралась, — хихикнул Зинкевич, — а потом будет врать, что это мы задираем.

— Ну-ка, ну-ка, — подключился Тарасов. — Ща сфоткаю.

Я стала проверять юбку, но Дубенко придавил руку сильнее:

— Да, ты не дергайся. Сказали задралась, значит, задралась.

Неожиданно сзади раздался громкий отрывистый свист.

— Эй, пацаны, а что, сегодня в зоопарке амнистия? — услышала я знакомый голос.

— В смысле? — удивился Зинкевич.