— Что, вот так сразу? — вскидываю брови. — А поговорить?
— Ты с «молодежкой» закончил работу? — рявкает Санников. «Молодежкой» мы зовем сериал про школьников, над которым я работал летом.
— Один из этапов — да.
— Спасибо, тогда можешь собирать вещи. Больше в ваших услугах, Егор Дмитриевич, мы не нуждаемся. Пишите заявление.
— Понял, слабоумием не страдаю, — киваю как ни в чем не бывало. Обидно, конечно, внутри аж холодеет, потому что вся кровь… словно в лицо бросается. Столько лет, трудов… Похрену. Ожидаемо. Прохожу в кабинет и плюхаюсь на бордовый кожаный диванчик, закидываю ногу на ногу и принимаюсь заполнять свои данные. Пока пишу, Санников ходит из стороны в сторону, нервничает, что ли? Хочет что-то сказать, не получается подобрать слова? — Рекомендательное письмо, полагаю, не дадите? — а вот сейчас говорю нахально. Меня несет, выдаю эмоции. Плохо.
Он хмыкает. Забирает планшет, пробегает глазами написанное, кивает и отворачивается.
— Ну, на этом все? — поднимаюсь, в ответ — короткий кивок. Даже усмехаюсь — как предсказуемо! Но едва добираюсь до двери, слышу басом:
— Погоди, — Санников указывает ладонью на стул у своего стола, сам опускается в кресло. Ну что ж, поболтаем.
Когда мы оказываемся напротив друг друга, продюсер делает над собой усилие, черты его лица смягчаются. Уши красные, а глаза больные — заметно, что пил вчера. Ему и так-то повод не нужен, а сейчас, видимо, и вовсе тормоза отказали.
— Виски? — спрашивает он.
— За рулем, — качаю головой. — Но могу вечером. Если заявление порвете, разумеется, — бросаю взгляд на бумагу перед продюсером.
— Егор, Егор, — вздыхает он. — Вот потому я и не хотел брать тебя на работу… парень ты, конечно, талантливый, но уж очень нестабильный! Проекты у нас длительные, долго боялся ставить тебя на что-то ответственное, решился — и вот результат.
— Судя по рейтингам, «Денечки» в шоколаде, нет?
— А кто теперь будет заниматься ими?! — орет он. — А «Молодежку» закончит?
Пожимаю плечами, выжидая дальнейших предложений. Думаю, и так всем понятно, что мне нравится эта работа, недавняя награда свидетельствует о том, что у меня получается ее делать. И увольняться сейчас — самая большая глупость для обеих сторон. Но ведь от меня тут совсем мало зависит. Или нет?
— Ладно, перехожу к делу. Скажу прямо, не хочу терять такого сценариста, как ты. Предложение следующее, Егор… Хотя, наверное, прежде за дочку попрошу у тебя прощения, — он снова багровеет. — Знал, что ветреной растет, еще подкинет сюрпризов на старости лет, но такого позора, чтобы муж вернул родителям за блядство… не ожидал! — он часто дышит, словно ему дурно. — Думал, может, хоть ты сможешь с ней справиться и вытерпеть…