Только сейчас Макси до конца поняла, какое у Робина было безрадостное детство. Неудивительно, что в нем не осталось места для любви. Как же он все это пережил, сохранив чувство юмора, ясную голову и доброту? У нее душа болела за него с Джайлсом, двух одиноких мальчиков, которые заслуживали гораздо лучшей участи. Хорошо хоть, что их было двое. Но все же…
— Ну, хорошо, допустим, что мы оба выросли, чувствуя себя чужими в нашем окружении, Робин.
Разве этого достаточно? Неужели нас связывают только наши слабости?
. — Не наши слабости, а наше взаимное доверие.
Робин полусидел на письменном столе, держась руками за его край. В белой рубашке, худощавый и сильный, он был невыразимо привлекателен.
— Мы признаемся в наших слабостях только тем, в ком чувствуем способность их понять и принять нас такими, какие мы есть. Даже когда я тебя почти не знал, я рассказывал тебе о том, о чем не говорил никому, в чем не смел признаться даже самому себе.
— Это меня и беспокоит, Робин, — ответила Макси откровенностью на откровенность. — Мне кажется, что ты только потому хочешь на мне жениться, что я помогла тебе в трудную минуту. Тебе надо было выговориться, а я оказалась под рукой. Разве это причина для женитьбы? Выслушать тебя могла бы и любая другая женщина.
— Неужели ты такого плохого мнения о моих умственных способностях? — Робин улыбнулся ей с такой нежностью, что у Макси растаяло сердце. — Никакая другая женщина мне не помогла бы. С тобой одной я чувствую себя цельной личностью.
Видя, что она все еще колеблется, он добавил:
— Ты многому меня научила, но главное — ты научила меня любить. — Он помолчал. — Я люблю тебя, Канавиоста.
Макси задохнулась, услышав слова, которые уже не надеялась услышать.
— Ты говорил, что не можешь любить.
— Я действительно так думал, но вы с Джайлсом вправили мне мозги. Мне казалось, что я любил Мэгги так сильно, как только мог, и что она ушла от меня, потому что этого ей было недостаточно, потому что во мне чего-то не хватало. Теперь я знаю, что способен любить сильнее и что тогда я просто еще не встретил женщину, которую полюбил бы всем сердцем. Мэгги попробовала мне это однажды объяснить, но я ничего не понял.
Робин снова помолчал, отыскивая самые убедительные слова.
— Мое чувство к Мэгги было ограничено определенными пределами. Тебя, Макси, я люблю беспредельно. — Он так сильно сжал край стола, что суставы его пальцев побелели. — В то утро, когда мы уехали из Ракстона, ты, кажется, призналась, что любить меня. Или мне это померещилось?
Душу Макси словно озарил солнечный свет. — Господи, Робин, ну, конечно, я люблю тебя, — прошептала она. — Все эти разговоры о том, какие мм разные, о том, что я не смогу жить в Англии, были лишь уловкой. Я просто боялась, что слишком тебя люблю, а ты меня — нет.