— Почему за него? Да потому, что он нравился мне больше всех остальных. В обществе Эндрю я чувствовала себя красивой и умной. Желанной. — Она вздохнула. — Так приятно чувствовать себя желанной, хотя я и не знаю, что именно привлекло его во мне.

— Ты никогда не сожалела, что вышла за него замуж?

— Никогда, — последовал немедленный ответ.

— Иными словами, ты любить его. И всегда любила. Ты когда-нибудь говорила ему об этом?

Она встала и начала расправлять складки на платье.

— Он знает, что я… очень к нему привязана. Стивена не удивило, что она не решается произнести слово «люблю». Так же вел себя и он. Почти всю свою жизнь. По сути дела, до вчерашнего дня, когда он вышел за пределы жизни.

Теперь он знал, что надо сказать сестре.

— Старый герцог учил нас своему пониманию главных добродетелей. Первые места в его списке занимали гордость и соблюдение приличий. Любви там даже не числилось. Мы усвоили от отца, что любить и быть любимым — признак слабости. Нечто презренное.

Он замолчал, набираясь сил для продолжения.

— У отца было искаженное понимание. Высшая добродетель — любовь. Только она придает истинный смысл жизни. А гордость и соблюдение приличий — всего лишь пепел, зола. Ради самой себя и ради Эндрю скажи ему, что любишь его, Клауди. Заодно скажи то же самое и своим детям. — Он слабо усмехнулся. — Даже если у тебя будет такое чувство, что язык может отвалиться, когда ты будешь произносить это слово.

Она нерешительно поглядела на него.

— Ты думаешь, им будет приятно выслушать такое признание?

— Почти в этом уверен. У тебя нет основания для самоуничижения, Клауди, потому что в твоем характере есть много достойного восхищения. Ты женщина смелая и преданная — и, конечно, любящая, только проявляешь свою любовь в делах и поступках, а не в словах.

— Я — любящая? — удивленно переспросила она. Она была так же сильно поражена этой мыслью, как и он сам, когда она осенила его.

— Да, ты. Язык у тебя острый, но это не мешает тебе иметь доброе сердце. — Чувствуя, что не может больше сидеть прямо, он зарылся глубже в подушки. — В следующий раз, когда у тебя будет поползновение пустить в ход свой острый язык или проявить высокомерие, присущее Кеньонам, просто помолчи.

— Хорошо. Я попытаюсь. — Она мрачно воззрилась на него. — Прощай, Стивен. Я никогда не представляла себе, как тяжело мне будет лишиться тебя. А теперь уже слишком поздно.

Он утомленно улыбнулся:

— Мы еще увидимся. Она сдвинула брови.

— Ты и правда в этом уверен?

— Я знаю, — сказал он, чувствуя, что в его голосе прорываются интонации леди Уэстли.