Теперь снова наезд.

       — А что, твой отец не справится, да? — нашла я подобающий вопросу ответ.

       Ну, скажи мне теперь что-нибудь, скажи!

       — Кирилл, я тебе помогу, — вдруг вынырнул из кухни Александр Юрьевич.

       Вот только команды поддержки тут не хватало! Но сын тут же развернулся и, подхватив коробку, шагнул в раскрытую для него отцом дверь в мою комнату… Нет, в комнату его дочери, моего здесь ничего не было. Но дочь-то моя! По закону только моей, и сейчас она стояла потерянная у входной двери, не понимая, что происходит во взрослом мире…

       Я взяла Любу за руку, маленькую, тёплую, но в отличие от моей, не дрожащую и подвела к двери, но шагнуть в комнату не дала. Там и так не было места для разобранной коробки и двух мужчин.

       Ну давай, спроси теперь меня, куда ставить домик? Так и хочется ответить — на помойку неси. Но спросил Александр Юрьевич — можно ли задвинуть мое кресло вплотную к столу?

       — Можно, — отрубила я скрипуче. С таким стоном ломается в ураган дерево. Во мне явно что-то сломалось. Наверное, последняя ветка, которой я запуталась в кроне дерева бывшего мужа — дуба.

       Я отпустила руку молчащей дочери и пошла на кухню. Быстрым шагом. Слезы закапали и я поспешила промокнуть глаза уже несвежим полотенцем, потому что искать чистое не было времени. Затем уставилась в окно на горящие фонари. Они горели так же одиноко, как и позавчера, и завтра изменятся только цифры года, на которые фонарям плевать. Мне тоже следует наплевать на мужчину, которого угораздило стать биологическим отцом моей дочери. Сделать вид, будто его и не было в моей жизни. Это последний раз, когда он видит свою дочь. И не только в этом году, но и в следующем и на годы вперёд. Зачем ей такой отец? Такой отец Любе не нужен. А зачем Люба нужна ему, мне плевать…

       Но пальцы сами открыли приложение Воцап. Кирилл, ты… то самое слово, цензурный эквивалент которого не в силах был описать то, на что меня навели мысли Каменцева: