— Кузь, у меня все равно ничего нет… И аптека закрыта.

— Все так серьезно? — у него наконец прорезался голос. — Я утром сгоняю к открытию супера, если ты мне скажешь, что купить.

Мое лицо тоже превратилось в трагическую маску греческого театра.

— А мне откуда знать, что у них есть. Любые прокладки… Если ты знаешь…

— Я знаю, — обрубил он возможный монолог.

Нет, для меня он был невозможным. Даже после всего пережитого вместе, мне было как-то неловко обсуждать с ним средства гигиены.

— По старинке никак? Там есть чистые полотенца для рук. Их много. Просто выкинешь утром, — и, заметив мое колебание, почти выкрикнул: — Даша, никто не заметит отсутствия пары полотенец, если ты про это?

— Я не про это…

Я думала про то. То самое, которое он мягко обошел стороной. Тогда я, стиснув ноги, присела на соседний стул.

— Даш, — он скинул с себя мои руки. — Я знаю, что девочкам в это время плохо. Не надо секса, я серьезно… Ну не последний же раз, блин!

Он повысил голос. Чтобы я точно расслышала, да?

— Не последний? — все равно переспросила я. — У нас завтра самолет, — добавила уже почти шепотом.

— И что? — он нервно дергал плечами, точно замёрз. А была жара. Кондиционер мы зачем-то выключили. — Ты разве не зайдешь ко мне на чашечку кофе? — он смотрел мне в глаза, и я приказала себе не моргать. — Я бы тебе показал свои медали за бег…

Он сделал паузу или я перестала просто слышать — он оглушил меня своим признанием. Разве признания не было? Для кого как… Он ведь раньше говорил, что мы больше не встретимся.

— Мне же надо будет вернуть тебе рюкзак, — выдала я все так же шепотом. — Так что зайду…

Мы смотрели друг другу в глаза долгую минуту, и я моргнула первой.

— Даже не рассматриваешь вариант с сентябрем?

Я молчала. Чего его рассматривать? Я бы поехала… Сомневаюсь, что что-то кардинально поменяется в моей личной жизни за это время.

— А я действительно буду тебе здесь нужна?

Ну когда же мой голос вернёт себе нормальную громкость?