Он ничего не помнит. Совсем ничего… И боится, что перестал быть джентльменом, оттого и глаз не поднимает.

— Нет, Реза, тебе не за что извиняться, — И он тут же поднял на неё глаза, покрасневшие то ли от гари факела, то ли от попавшей в них краски. — Если только ты не обидел меня словами, которые говорил.

Она улыбнулась, но он не подхватил улыбки.

— Нет, словами я тебя точно не обидел. Спасибо, что ответила. Мне это очень важно.

— Мне это тоже важно, Реза. И ещё… Это настоящий ребёнок?

Реза кивнул.

— Настоящий. Ты же видела, там всё настоящее.

— И статуя?

— Которая? — теперь губы Резы искривились в улыбке, но слишком уж грустной. — Аббас сказал, что ты её видела.

— Обе, наверное, — теперь пришлось опустить глаза Сусанне.

— Настоящие. Из этой гробницы. Можно ещё вопрос?

Сусанна кивнула.

— Что ты почувствовала, когда взяла на руки ребёнка?

Она так долго смотрела ему в глаза, что успела сосчитать все лопнувшие сосуды.

— Я так испугалась за тебя, что забыла свой страх. Вернее, брезгливость. Всё же это ребёнок…

— И всё?

А что ещё? Вы уж наводящие вопросы задайте, мистер Атертон, чтобы понять, по каким полочкам раскладывать чувства…

— Ты так аккуратно уложила его спать…

Спать? Вы именно этот глагол использовали? Я не ослышалась?

— Я боялась его сломать.