В голове до сих пор местами пусто, а местами очень сильно гудит. Не получается картинку собрать.

— Почему я ничего не помню?! Мне что-то вкололи? Что?

Искристый взгляд Пороха подтверждает догадки.

— Да. Прыткая ты, оказывается. Удрать хотела, когда заварушка началась. Пришлось немного усмирить. Вколоть препарат. Для пользы. На время перелёта. Беспамятство — временное.

Мне вкололи снотворный препарат! Видимо, очень мощный. А я… беременна. Как же мой малыш?! Это может плохо на нём отразиться. Беременным и простой анальгин нельзя, а Порох мне неизвестно что вколол! Это мог быть даже наркотик.

Я опускаю ладонь на живот, сквозь слёзы глядя на фигуру отца. Я о нём так часто слышала. Теперь вижу перед собой! Но лучше бы никогда не видела это Зло во плоти.

— Ты беременна, — чеканит Порох. Гладит свой чистовыбритый подбородок. — Но живота ещё нет. Срок?

— Не т-т-т-твоё дело!

Порох резко выбрасывает руку вперёд и тянет кресло на себя. Вроде седой и с больной ногой, но сильный. Как спрут. Кресло легко подъезжает к нему.

— Моё дело. Ты от ублюдка понесла. Погань Алиевскую в себе носишь… — тыкает пальцем в живот. — Срок. Какой у тебя срок? Или я прямо щас из тебя эту дрянь… вырежу. Я резать хорошо умею. Зверь не рассказывал?

— Рустам мне подробности о прошлом не рассказывал! Он меня от плохого бережёт!

Пытаюсь отбить руку Пороха, но он тычет пальцем как стальным прутом. Давит. Словно насквозь хочет пронзить.

— Срок, доченька. Какой у тебя срок?

— Д-д-десятая неделя началась.

— Десятая! — тянет Порох.

— Аборт вроде уже поздно делать? — подаёт голос Тахир.

— Мне законы не указ. Поздно или рано — только я здесь решаю. Усёк? И слюни подбери. Не капай при мне на доченьку, — снова ласково стелет, но глаза холодные.

Страшные. Как куски льда без жизни. Мороз ледяной по коже продирает.

— Десятая неделя… Десятая… — повторяет Порох. — Что ж! Подождём. Немного.

— Чего?! — с паникой. В комнате жарко натоплено. Но мне холодно. Ледяной паникой тело морозит. — Что ты задумал?