После уроков, в конце рабочего дня к ней в кабинет ввалилась Люля. Как обычно, с шумом и треском. А ведь были времена, Светлана сравнивала Панкратову со скалой, с монументом. Насколько первое впечатление бывает обманчивым. Фейерверк она, а не монумент. Первое, что в шуме и треске смогла разобрать Светлана: Николаева выпишут через два дня. Радость, которая переполняла Светлану последние три часа, перехлестнула через край. День сегодня какой замечательный!

— Аркадьевна! — трещала Люля, с грохотом подтаскивая дополнительный стул к учительскому столу. — Закрывай дверь на ключ. Будем курить и пить кофе.

— Люля, я не курю. Ты забыла? — засмеялась Светлана.

— Ну хоть кофе-то у тебя есть?

— Кофе есть.

— Значит, ты будешь делать нам кофе, а я покурю за двоих. За себя и за того парня. В смысле, за ту девчонку.

Светлана пошла к двери с ключом в руках, запираться, и налетела на Галину Ивановну.

Сухое лицо завуча, как и всегда, было невыразительно. Коротко стриженые светло-русые волосы торчали в стороны, словно наэлектризованные. На линзах очков прыгали блики, за которыми с трудом угадывалось выражение глаз. Впрочем, Светлана и так помнила: глаза у Галины Ивановны почти всегда холодные, северные.

— Можно поинтересоваться, чем вы тут занимаетесь? — Галина Ивановна прошла к столу.

— У нас будет заседание методобъединения, — с весёлым вызовом просветила Люля. Вскинула голову, смотрела нахально. Знала, ничего ей завуч не сделает, ни к чему придраться не сможет. Давно, ещё при советской власти, когда Люля была совсем молодой и неопытной, она сцепилась в неравной борьбе с третьим секретарём райкома партии. Неожиданно для всех, прежде всего для себя, драчку выиграла. У секретаря начались неслабые проблемы, а за Люлей закрепилась репутация бронебойной женщины, с которой лучше не связываться. Себе дороже. Несмотря на то, что впоследствии Люля ничем и никогда не подкрепила свою грозную репутацию, общественное мнение сохранялось в прежнем виде. Правда, Галина Ивановна не связывалась с Люлей по другой причине. Они вместе, в один год пришли после института на работу в эту школу. И поначалу крепко дружили. Галина Ивановна лучше всех знала “безбашенность” бывшей подруги. Предпочитала не вязаться с Панкратовой, не трепать нервы.

— Люська, — замораживающим голосом заметила Хмура, — лапшу вешай на уши кому-нибудь другому. Тебе разрешили курить в подвале, там и кури. Нечего учебное помещение табаком прованивать.

— А кто курил? Кто курил? — взвилась Люля. Она и впрямь покурить не успела. Даже сигарету не успела из косметички извлечь. — Ты понюхай!