— Без этих денег как-то жили и дальше без них проживём, — смеялась она. Природная жизнерадостность не давала ей впадать в уныние. Она могла злиться, кричать, швырять вещи, но не придаваться отчаянию. Только не это.

С ней иногда было тяжеловато находиться рядом. Слишком много шума, треска, болтовни, опрокинутые предметы, испорченная благодаря ей одежда, бесконечный разливаемый на всё подряд кофе, густые облака табачного дыма. Но и доброта её казалась бесконечной. Причём, без всяких ограничений, без деления людей на своих и чужих, плохих и хороших. Так, она не принимала никаких мер по поиску личных воришек. У неё регулярно, буквально через раз, крали на работе зарплату. Люля злилась, плакала, занимала деньги, медленно выплачивая долги. В милицию, как ей неоднократно предлагал директор, не обращалась.

— А если они не того, кто воровал, обвинят? Знаете, сколько случаев было? Знаете, скольким людям судьбы покалечили? Нет уж, — упиралась она. А когда любившие её беспримерной любовью старшеклассники попытались мерзкого воришку отыскать своими силами, испугалась, что ученики в праведном гневе попросту забьют поганца, испугалась самосуда и накричала на них, категорически запрещая самодеятельность.

— Нам ещё суда Линча здесь не хватало! — возмущённо бухтела она Светлане.

Вся школа недоумевала, у кого из раза в раз поднимается рука обижать Людмилу Семёновну. Вся школа негодовала на доброту Люли и любила её за это ещё больше. Вот теперь Люля добровольно приняла на себя новую заботу — помочь совершенно ей незнакомой Ольге Александровне. Подобного альтруизма Светлане встречать не доводилось. И она всё размышляла о подруге.

Нет, Панкратова совсем не была похожа на Малькову, как представлялось Светлане раньше. Вот как можно так жить, в ущерб себе? Особенно сейчас, когда индивидуализм стал чуть не государственной идеологией, когда всё решают одни деньги, вернее, их наличие или отсутствие. Старые друзья при встрече не обмениваются впечатлениями о людях, событиях, книгах, а делятся способами достижения финансового и социального успеха, гордятся своей устроенностью или маскируют неустроенность. Вещизм приобрёл ненормальные размеры. Квартиры, машины, шмотки. Больше, лучше, дороже, чем у других — смысл существования многих людей. За копейку сами удавятся и других с удовольствием удавят. Люля как дерево в пустыне. Неужели не обломают, не затопчут, солнце не выжжет? Более сильные, успешные, удачливые не выживают порой. Впрочем, сама Люля считала, что не выживает, а живёт. Полноценной наполненной жизнью. Зато ей не надо трястись над капиталами подобно чахнущему Кощею. Не надо отказываться от дружбы с достойными людьми ради поддержания отношений с не слишком достойными, но полезными. Не надо торговать телом, лицом, именем, честью. Самой главной прелестью, главным достоинством и преимуществом своей жизни она считала свободу, независимость.