Теперь не могу. Не могу позволить удерживать ее. Я раньше применял силу и к чему это привело? Да ни к чему хорошему.

До боли терплю, пока она тихо закрывает за собой дверь, и начинаю окунаться в воспоминания, лишь бы не погнаться вслед за уходящей женщиной…

Влад был прав. Этот год был длиной во всю мою жизнь, но это была совсем иная жизнь. Все, что было до – это сущий ад; все, что после – это рай с той, кого я любил. Я не знал, как было приятно получать в ответ не ненависть, а тепло. Получать не насилием, а добровольностью. Стоило лишь мне измениться, как Влада пошла мне навстречу и стала совсем другой. Женственной, умеющей дарить ласку и тепло, лишь бы я не применял к ней силу и относился так, как она того заслуживает. А заслуживала она многого и большего.

Не заслуживала она моей любви – дикой, безумной и насильственной. Насиловал лису, потому что не хотел отпускать, хотел – присвоить. Не хотел отпускать, потому что уже тогда чувствовал, что что-то идет не так. Она была для меня не обычной девочкой с ненавистной фамилией Отрада, она, к ее сожалению, становилась для меня чем-то большим, и это злило меня и одновременно дарило чувство полета – маленькая Отрада что-то закладывала внутрь, в глубины моей черствой души.

Теперь все, что мы подарили друг другу в плане чувств и эмоций за эти месяцы после «реабилитации» - не сравнить с тем, что было между нами ранее.

Ранее были тонны ненависти. Сейчас у нас была семья, и как же хреново было осознавать, что мне придется отпустить все, что раньше я считал своим.

Я понимал: попытавшись сейчас удержать Владу, я не верну себе ее расположение. Только усугублю свое и так шаткое положение. Затеянное Владом раскрылось. Раскрылось без моего ведома, потому что сам бы я никогда не признался в этой масштабной лжи.

Отпускаю. Честно отпускаю в надежде видеть сына и изредка – ее, свою лису. Крепко сжимаю край стола своими пальцами, уже руки устали сжимать бесполезное дерево в своих руках.

Отпускаю, но буду присматривать. До боли и хруста буду сдерживать себя и стараться не натворить лишнего, но присматривать за ними буду. Снимаю к чертям рубашку, потому что становится невыносимо жарко на этой кухне, в которой больше никогда не разольется детский смех и радость жизни.

Отпускаю, но обещаю обеспечить их всем. Если она думает, что больше никогда меня не увидит, то моя жена глубоко ошибается. Я всегда буду рядом, просто на расстоянии. Постараюсь держаться как можно дальше, насколько это вообще возможно.

Пусть уходит, так будет лучше для нее - лисе будет лучше без меня, потому что она так и не смогла забыть все то, что я проделывал с ней. Это невозможно, так пусть же уходит.