— Идем ко мне. Я вас накормлю. У меня есть пельмени. Я только за сметаной и хлебом схожу, — говорил он, открывая дверь своего дома для нас.

Мы вошли. Огляделись. Кир и собаки с любопытством. Я с удивлением. Ничего особенно не изменилось в здешнем интерьере с конца пятидесятых прошлого века. Но такой чистоты я не помню даже при Вере Павловне. Не к ночи будь она помянута.

— Женщина? — я засмеялась.

Миша помогал мне снять куртку.

— Как я по тебе скучал, — он осторожно обнял меня за плечи. Рассматривал.

— Ты женился? — я повторила.

— Какая женщина? Я не понимаю, — он не желал выпускать меня из рук.

— Страшно даже шаг ступить, такая чистота вокруг царит, — я осторожно высвободилась.

— О да! Ребенок и собаки проходите и будьте как дома. Хотите разувайтесь, хотите — нет. Делайте, что хотите, — Мишка махнул рукой, приглашая и разрешая. — Я пошел за хлебом.

— Лола, можно мы с Пепой тоже пойдем? — тут же встроился Кир.

— Можно. Как же зовут твою женщину, Миша? — я невольно искала глазами женский след.

— У нее редкое, загадочное имя: клининговая компания «Фрося».

— Не хочешь входить? — проговорил мой друг.

Мы стояли у запертых дверей моего когда-то родного дома. Поздняя ночь. Четвертый этаж. Все спят.

— Не хочу, — призналась я. Вертела в пальцах два кудрявых штыря от замка.

— Ну и черт с ней, с твоей квартирой. Она на сигнализации. На консервации. Там пыли по колено. Живи у меня, — он предложил это в разных сочетаниях слов раз двадцать за вечер. Обнял. — Давай поженимся.

Я отстранилась. Провела пальцами по мишкиным губам. Он не попытался поймать их. Он не умел подобных вещей. Эта сторона жизни вообще его мало интересовала. Зачем ему я? Интересно.

— Зачем? Зачем тебе я? — я погладила его по щеке.

— Я люблю тебя всю жизнь, сколько помню. Ты всегда была очень красивая и никому не нужная. Только родному отцу, наверное. Помнишь его?