— Пойдем?

Настя снова кивает, будто заранее выдает карт-бланш на все, что случится. Поднимаемся на третий этаж, идем по коридору.

— Ты с ума сошел, Сережа, — говорит тихо, пока я открываю дверь.

— Наверно, — соглашаюсь, чуть подтолкнув ее вперед. — Да нет, точно сошел.

Подойдя к окну, она стоит и смотрит на море. Во всей ее позе, в наклоне головы такое явное «иди ко мне!», что перехватывает дыхание.

Кладу руки ей на плечи, тяну язычок молнии. Платье легко соскальзывает вниз. Запрокинув голову, Настя приоткрывает губы, словно просит поцелуя, но я касаюсь ее опущенных век и чувствую щекотку дрогнувших ресниц. Два упорно сопротивляющихся крючка сдаются, грудь ложится в ладони — именно так, как на долю секунды представилось в самое первое утро. Шепчу на ухо какие-то глупости — не все ли равно что, если они тут же улетают куда-то в мировое пространство.

Она поворачивается ко мне. Обхватывает руками за шею, но тут же пробирается под рубашку, тянет вверх. А дальше сознание словно ускоряет события, вырезая лишние кадры, оставляя в памяти картинки-вспышки.

Одежда куда-то исчезает. Наклонившись над лежащей на кровати Настей, обвожу по контуру губами и языком нежную атласную кожу там, где она светлее уже загоревшей.

Ее пальцы зарываются в волосы на затылке, опускаются на шею, плечи, спину. Медленно скользят по груди и животу, все ниже, как будто прокладывают маршрут по незнакомой местности. От их прикосновений по всему телу разливается лихорадочный жар, смешивая тепло и озноб.

Замираю на секунду на той тонкой грани, за которой двое становятся единым. Судорожное дыхание — короткий выдох и вдох еще короче. Испарина в ложбинке груди, соленая, как морская вода. Ноги, скрещенные на пояснице.

Время, которое остановилось. Мир, который исчез. Только мы вдвоем. Я и она…

— Хорошо, что мы не поехали в Тиват, Грета, — сказал загорелый старик в белых шортах, поглаживая пухлую руку своей жены. — Все-таки здесь лучше. Никакого обкуренного молодняка, никаких дискотек до утра. Тихо, спокойно.

— Вот так и приходит старость, Вольф, — запустив пальцы в подстриженные ежиком седые волосы, в которых огнем пылали малиновые пряди, она пожала плечами. Из-под бретельки ярко-красного топа при этом подмигнул слегка обрюзгший вытатуированный дракон. — Еще лет тридцать назад ты бы первый сказал, что Петровац — унылый курорт для пенсионеров. И даже двадцать.

Пожилая пара сидела за столиком летнего кафе на набережной. Официант принес на подносе два стакана апельсинового фреша, и Вольф поблагодарил его, перейдя с немецкого на английский.