— Ни из какого. Мне твои фигуристые крали без надобности, Тарас.

— Так нечестно! — Взвился Стёпка и от возмущения чуть не свалился с забора: — Почему это я тебе всё выкладываю, всем делюсь, душу на распашку открываю, а ты, мой кореш, даже не можешь элементарно намекнуть на какую деваху западаешь?! Даже класс — и тот назвать отказываешься, — насупился Тарасов и обиженно отвернулся от соседа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Повисло напряжённое молчание, которое длилось почти пять минут, и во время которого Стёпка с каждой минутой продолжал сопеть всё обиженнее, пока Жека неохотно не выдавил из себя:

— Из нашего.

— Что «из нашего»? — Буркнул Тарасов.

— Она из нашего класса, — ещё более неохотно пояснил смуглолицый мальчишка.

— Как из нашего?! — Не поверил приятель. — Так у нас же ни одной приличной девчонки отродясь не водилось!

— Это ты так думаешь, — кривовато усмехнулся Жека. — Смотря кого считать приличными. Вот я бы, например, твоих красотуль приличными не назвал, но держу язык за зубами. И тебе советую делать тоже самое. А то ведь так можно и зубов, и языка лишиться, — со значением намекнул он.

Мальчишки снова помолчали, а потом Стёпка не удержал любопытства и возобновил так заинтересовавший его разговор:

— Ладно, извиняюсь. Впредь я слежу за базаром. Так кто она? Олька Коротаева?

— Нет.

— Светка Полежаева?

— Нет.

— А, знаю! Маринка Сердюкова?

— Не-а.

— Фетисова? Обуховская? Грендыш? — На все названные фамилии Костяков лишь всё больше усмехался и отрицательно мотал головой. — Блин, ну не Селезнёва же? Не верю, что это она!

— Правильно не веришь, — подтвердил Жека, — это не она.

— Так я же всех назвал! Костяк, ты брешешь, ведь никого же не осталось! Семилетову и Горбункову я не считаю — не представляю кому эти страшилы могут понравится. А больше и нет никого!

— Есть. Ты не всех вспомнил.

— И кого же я пропустил? — Ехидно осведомился Степан. — Может быть, ты запал на нашу классную? Таню Викторовну? Вот её я точно не считал!