Анна глубоко вдохнула. Она плакала не из-за них. Она плакала из-за людской глупости. Неумения понять, что важно, а что нет. Поступков, из-за которых мы теряем то, что могло стать благословением, и вместо света получаем тьму, вместо благословения — проклятие.

— Ты хотел поговорить? — Она не вытирала слезы. Они медленно текли по лицу, капая на гобеленовую ткань юбки.

Матвей кивнул.

— Спрашивай.

— Ты можешь дать нам второй шанс?

— Я не знаю. — Она уже давала ему намного больше шансов.

— Я изменился, Аня. Ты сделала меня другим. Того Матвея больше нет. Он убит чувствами к тебе.

— Какого Матвея нет?

— Того инфанта, неспособного принимать решения. Его больше нет.

Она тихо ахнула и откинулась на спинку кресла. Может, он действительно изменился?

— Расскажи мне нашу историю, — тихо попросила она. — Ты не пикапер. Объясни.

Матвей сделал глоток вина. Он уставился на огонь, словно вспоминал, как все начиналось. Анна же вернулась в состоянии диктофона, который записывает безэмоционально и дословно.

— Ты пришла на прием и очень мне понравилась. Я прямо растерялся. Затем ты пригласила меня на свидание.

Языки пламени показали ночь перед операцией — странное, беспричинное воспоминание о пике ее доверия.

— А все, что произошло перед операцией и после? — напомнила она.

— Я не понимал, что тебе больно. Мне казалось, ты воспринимаешь все легко.

— То есть, когда ты оставлял меня после операции, тебе казалось, что это для меня легко? — Ей требовалось подтверждение.

— Аня, эта операция не очень сложная, поэтому я вообще не переживал об этом.

Выдохнула:

— Тогда почему ты назвал себя скотиной, вернувшись из Одессы?