Анна посмотрела на Виталика. Смириться? Из любой ситуации она всегда искала выход. Всегда. Как смириться?

— Я попробую, — вздохнула она. — Я не позволю ему забрать меня у меня.

* * *

26 ноября

Анна зашла в квартиру. Не включая свет, скинула обувь. Сняла верхнюю одежду. Гостиную тускло освещали огни комплекса. Она прошла в комнату. Легла на диван. Кот издал приветственный возглас. Когда ты занят, ты не замечаешь боли, вернее, переключен. В потоке дел отвлекаешься от самого себя. Но рано или поздно остаешься с собой наедине. В этот момент приходит осознание реальности. Побег, как и «обезболивающее», дает лишь иллюзию освобождения. Исцеляет же признание происходящего. Анна глубоко вздохнула.

Агония. Ломка, погружающая в агонию. Словно сердце воспалено и увеличилось в размерах. Сердце давит на ребра, они хрустят. Ты физически ощущаешь острую боль — без пика, без спада. Она одинакова, равнозначна, беспрерывна и рождает тягу к тому, что вызывает кайф. Ты наркоман, для которого доза — взгляд. Глаза цвета горького шоколада. Такого Анна не испытывала никогда. В ее жизни были разные виды боли. Была та, которую она называла «вырвали сердце», та, которая «разбила на мелкие части», но у той боли был пик, а после него всегда наступает спад. Эта же все время держала ее в одинаковом состоянии.

Адреналиновая ломка. Ломка заставляет искать повод, разум кричит: «Не смей!» Ты будто растянут на дыбе между логикой и животной тягой. Твои ребра хрустят, но не ломаются. Сердце кровоточит, но по-прежнему бьется. Суставы горят, но ты продолжаешь ходить. Ты дышишь, но в этом дыхании нет жизни. Ты готов стать немыслящим животным, лишь бы получить дозу. И жаждешь хотя бы минутного облегчения.

Только осознанность заставляет терпеть. Ты бездействуешь, но ненавидишь за это свой разум. Если бы не осознанность, Анна сдалась бы уже давно. Внутренне она сдавалась каждый день, ежеминутно, ежесекундно. Только осознанность удерживала от действий. Раньше Анна просыпалась с мыслью о свете, теперь — с мыслью о том, что смогла побороть себя еще один день. Жизнь превратилась в борьбу, в битву с самой собой. И какая бы из сторон ни побеждала, все равно раздавался хруст. Она слышала его каждое мгновение, даже во сне, — ничто не могло заставить этот хруст стихнуть.

«Я не могу быть с ним, но и без него я тоже не могу», — беззвучно прошептала она. После встречи с Виталиком эти слова стали ее молитвой. Она произносила их вслух или про себя, и только они помогали бездействовать.

Ты не можешь кричать, потому что крик отнимает силы. Стон тоже заглох: в нем нет смысла, он не способен облегчить боль. Ты бессилен что-либо изменить. Ты смиряешься с этим состоянием и продолжаешь бездействовать. С признанием бессилия приходит смирение, дающее силы пережить агонию. Высшее проявление силы — стать бессильным. Покориться, чтобы понять. Ей предстояло понять.