Было очень радостно услышать от него такую замечательную речь! Все ее страхи мигом рассеялись.

Покрывая лицо возлюбленного мелкими поцелуями, девушка смеялась и плакала и повторяла снова и снова, как она любит его — на абсарокском языке. В лагере Четырех Вождей Флора записала от абсарокских женщин уйму нежных выражений и выучила их наизусть, думая об Адаме. И вот, ее знания пригодились!

Адам тоже обнимал ее, и его глаза тоже увлажнились от радости. Молодого человека растрогало то, что она в момент нежности перешла на знакомый ему с детства язык. Еще один знак настоящей любви.

Произносимые ею ласковые слова будили приятные воспоминания. Что-то он слышал из уст матери в младенчестве, что-то было из лексикона влюбленных абсароков — целая гамма милых любовных слов, то игривых, то нахальных, то сентиментальных, то дразнящих… Однако все это были слова, которые его народ употреблял с незапамятных времен. И как чудесно, что Флора не побрезговала этими настоявшимися, проверенными словами его абсарокских кровных братьев и сестер. Еще одно доказательство, что он сделал правильный выбор. Флора именно такая женщина, что нужна ему — и нужна на всю жизнь.

Новый мир открылся для них в эту ночь. Любовь обрела необычайную свежесть. Словно они только что влюбились друг в друга, словно у них все лишь начиналось — и словно они были вообще девственны и впервые познавали любовь. Не было бурного прошлого — ни у него, ни у нее. Было лишь неведомо откуда взявшееся мастерство в постели.

Адама вознесло на такие высоты счастья, что поздно ночью, лежа на спине, голый, истомленный сладостной усталостью, он дотянулся до запотевшего оконного стекла и написал на нем: «Я тебя люблю».

— Считай, что это написано бриллиантами на небе, — сказал он.

Флора тихонько рассмеялась и те же слова написала на его обнаженной груди.

— Ты предназначен мне самой судьбой, — промолвила она, целуя его в кончик прямого носа. — Хочу быть с тобой ближайшую тысячу лет.

— Я твой хоть на миллион лет.

— Только мой? — строго спросила Флора с новой, уверенной требовательностью.

— Только твой, — покорно отозвался Адам. Затем, улыбнувшись, добавил: — Буду только твой, если не задохнусь от жары. Давай откроем окно.

— Они все услышат, — встревоженно запротестовала Флора.

— Да брось ты! Все давно спят. К тому же колеса гремят немилосердно — тут и револьверный выстрел не услышишь! Ты взрослая и умудренная женщина — и стесняться глупо. — Добродушно ухмыляясь, он прибавил: — Но, впрочем, я готов пощадить твою стыдливость. Больше сегодня любить друг друга не будем.