Дни катились, превращаясь в недели. Горечь испарившегося в руках сна — вот и всё, что осталось у Лорен от встречи с Даниэлем. Выглядеть суровой и решительной, пока

смотрела ему в глаза, отрицая свою любовь, стало испытанием пугающим, но необходимым; жизненно необходимой жертвой для защиты принципа жизни, из которого состояла её плоть.

Даниэль умолял дождаться его, сопровождая эту мольбу отчаянным взглядом, который

до недавнего времени заставил бы Лорен мгновенно капитулировать. Однако виды на

будущее изменились, и в первую очередь она думала о ребёнке. Очень осторожно Лорен

погладила живот, чтобы не заметил Кларк. Брат сидел перед ноутбуком, который освещал его

лицо люминесцентным светом. Её тело менялось незаметно, небольшими изменениями, видимыми только при ближайшем рассмотрении: более полные груди, сияющая кожа и

небольшая выпуклость на животе, чуть ниже пупка.

Вскоре её положение станет очевидным для всех, обязывая Лорен решать проблемы, отложенные на потом. Откладывание решений казалось самым эффективным способом

обеспечить ей минимум спокойствия, несмотря на то что вечерами у неё не получалось

заснуть из-за забот, которые все вместе разгоняли сон. Отношения с Кларком стали холоднее; между ними сохранялась атмосфера ледникового периода, и со дня ссоры они обменялись

всего несколькими словами, продиктованными домашней необходимостью.

Один из них съехал бы, и, возможно, они никогда бы больше не увиделись. Эта

уверенность формировалась из гнева и страдания, вызывая в груди жгучую боль. Кларк

больше не был ребёнком, который цеплялся за юбку, и умолял обнять перед сном. Он

взрослый, и решил судить сестру по абсурдным и шовинистическим параметрам, унижая как

женщину, и, по сути отрицая её право иметь свою сексуальную жизнь. Тогда как сам

свободно наслаждался сексом, и ни перед кем не отчитывался. Лорен не могла простить

Кларку тот крайний эгоизм, который делал его во всех отношениях похожим на любое

мужское существо, с какими близко была знакома.