Я вскрикнула, наполовину обезумев, когда он начал посылать мне конкретные образы того, что он запланировал, расположив меня как ему угодно. И Ревик издал невольный низкий звук.

Я ахнула от более жестоких импульсов, которые ощущала в его свете. Он хотел ударить меня. Он хотел трахаться. Он также хотел анального секса — может, после того, как я отсосу ему… может, отыметь меня членом, или телекинезом, или и тем, и другим одновременно. Но больше всего он хотел, чтобы я подчинилась, чтобы мой свет сделался совершенно покорным ему во время всего этого.

Он хотел подчинения. Он хотел полного и безоговорочного повиновения.

Я ощущала это желание в его свете, подобное физической силе.

Я чувствовала, что ему хотелось сделать вещи, которые он видел в исполнении Дитрини и на которые он реагировал.

Когда это заставило мою боль ухудшиться, Ревик показал мне ещё больше.

Он издал низкий стон, когда я согласилась на всё, что он хотел, и его глаза закрылись.

Я по-прежнему ощущала, как он подавляет некоторые вещи, пытается решить, как далеко стоит заходить со мной. Я ощущала ту сдержанность и начала противиться его хватке, по-настоящему пытаясь высвободиться. Его хватка на моём aleimi сжалась ещё сильнее, и я почувствовала, что моё сопротивление возбуждает его. Его боль ослепила меня, едва не заставив утратить контакт с комнатой.

— Боги, — пробормотал он мне на ухо. — Да какого чёрта с нами не так?

Я издала сдавленный смешок, но не могла пошевелиться, и его боль заставила меня застонать.

— Не знаю, — выдавила я, тяжело дыша. — Ты хочешь ещё детей, или что? — ощутив очередной жёсткий укол его боли, который усилился в разы, когда Ревик задумался над моим вопросом, я добавила со слегка развеселившимся вздохом. — …Потому что мне кажется, что это исключено на следующие лет десять или около того, разве нет?

Ревик не ответил.

Вместо этого он поцеловал меня.

Он углубил поцелуй, пока я не утратила нить мысли. Когда через несколько минут он наконец-то помедлил, то выпрямился ровно настолько, чтобы сдёрнуть свою рубашку через голову.

Когда он наклонился поцеловать меня в этот раз, я ощутила на его языке вкус hiri.

Его язык становился всё жарче в моём рту, и Ревик вливал всё больше боли в мой свет. Его тело отяжелело, свет открылся ещё сильнее. Расслабилось всё, кроме его рук, которые напряглись, стискивая мои запястья.

Образы в его свете снова стали откровенно порнографическими, и он издал очередной стон, стараясь убрать жёсткую часть своего члена, чтобы мы могли потрахаться по-настоящему.