Мы стоим у ограды пастбища и смотрим, как новые ребята из лагеря проходят первый урок верховой езды. Я бы хотела сказать, что открытие летнего сезона в лагере и прибытие детей отвлекло меня от Эверетта, но я соврала бы. Я думаю только о нем. Переживаю только о нем. И едва сдерживаюсь, чтобы не ответить на его сообщения. Я едва удерживаю себя от того, чтобы написать ему: «Я вела себя глупо. Прости».

В своих сообщениях Эверетт просил об одном: «Прошу, поговори со мной», и мне всякий раз хотелось сесть в машину и поехать к нему как можно скорее.

Я хочу поговорить с ним, но не знаю, что сказать. Я знаю, что вела себя глупо и не должна была игнорировать его три дня, но мне нужно было кое-что от него, и он мне это не давал. А если я пойду к нему, и он произнесет те три снова, в которых я так нуждалась? Откуда мне знать, что он скажет их искренне, а не для того, чтобы просто вернуть меня?

Шум подъезжающей машины спасает меня от необходимости ответить Амелии. Из грузовика вылезает Джейсон - в руках у него что-то похожее на большую картину - и идет к нам.

- Ты принес мне подарок? – спрашивает Амелия, когда он склоняется, чтобы поцеловать ее в щеку.

- Не в этот раз, Милли.