Холодная ярость, клубок противоречий, борьба проснувшихся чувств и темных желаний... Но у меня не было сил отменить вечер. Сознание пыталось воззвать к доводам рассудка. Позже - обвинило во всем ее. Пока же холодная решимость, приправленная острым привкусом злости и отравленная проблесками человечности, захватывала свои позиции, выдавая себя нервной дрожью в пальцах. Точно так же сегодня дрожало ее тело, и я прекрасно понимал природу подобной реакции. Гордость и покорность рвали друг друга на куски в беспощадном поединке. Б..дь. Зачем я обманываю себя? Эйфория не может длиться вечно, если есть чувство вины. Когда я видел ее слезы, у меня вставал. А сознание било в темечко кувалдой с воплем "это неправильно!" Неправильность была едва уловима. Такие девчонки вообще редко плачут, предпочитая видеть слезы других... Но в последнее время эти самые слезы просто не высыхали в ее глазах. Сочувствие боролось с воспаленным эго. Но долго это продолжаться не могло. И сегодня все теплые чувства постепенно вытесняла холодная решимость. Она сама совершила ошибку.

       Насладиться кофе на террасе мне грубо не позволили. Стук и грохот, я даже сперва не понял, где его источник. Да, ненадолго хватило твоей фальшивой покорности, девочка. Пошли испытания новой тактики?! Меня заипали твои попытки залезть мне в мозг и найти там что-то человеческое. Если бы я не пришел к ней в этот момент, а дождался вечера, всего этого можно было бы избежать. Впрочем, слишком много "если".

       - Что это за, твою мать, бунт на корабле?! - меня уже потряхивало от злости, когда я распахнул дверь в ее комнату. От увиденной картины кровь в сосудах превратилась в жидкую лаву, а сердце пошло отбивать ритм по шкале Рихтера. - Какого хрена ты в рубашке?

       Повышенным тоном ее напугать не удалось. Она сама была в подвешенном состоянии, под стать мне. Страх все же промелькнул в ее глазах, но на доли секунды.

       - А вдруг, твою мать, мне стало плохо? С сердцем, к примеру? Или в вашем санатории это маловероятно?

       Подойти, влепить две ощутимые пощечины, чтобы заткнулась? Да я бы спас этим и ее, и себя! Черт его знает, почему я этого не сделал. Не из жалости. Отчасти, из любопытства.

       - Тебе не терпится? - самоконтроль сработал. Предвкушая, как всыплю ей после заката за прекрасно предоставленный повод, я опустился в кресло. - Не можешь дождаться вечера?

       Юлька, прекрасная, злющая, с раскрасневшимися щеками и сверкающим взглядом - я до мельчайших подробностей запечатлел в памяти эту картину, сладкая волна пролетела по позвоночнику, унося с собой все метания и сомнения, никому не нужную человечность и противостояние разума и совести. Сердце словно застыло льдом в тот момент, и я отчетливо понял, что никакой пощады для нее теперь быть не может. Я ее уничтожу. Это последнее проявление характера и попытка манипулировать мной вызвала уже не ярость, а злорадную любознательность. Спящий зверь вышел на тропу войны. Но она пока об этом не догадывалась.