Голос Перегрина долетел до нее слабее – может, он сознавал лучше их, что она все слышит, и к тому же он был совершенно трезв; потом ей показалось, что он заставил их замолчать. Позже она услышала звуки, как будто сопровождавшие картежную игру. В невыразимых мучениях она продолжала молиться.

Глава XXXII ТРЕЩИНА ЧЕРНОЙ ШАЙКИ

Глава XXXII

ТРЕЩИНА ЧЕРНОЙ ШАЙКИ

Трудно было представить себе девушку в более ужасном положении, чем была Анна Вудфорд, когда она обдумала все. Южная сторона о-ва Вайта вдоль скалистого прибрежья всегда пользовалась дурною славой, и она находилась теперь в руках самых отчаянных людей.

В одном Перегрине еще оставались кое-какие проблески чести и совести, но, по-видимому, он был в руках своих товарищей. Даже относительно обряда венчания было мало надежды подействовать на него. Мирские священники не пользовались хорошей репутацией, и в Коусе и Портсмуте встречались самые отверженные члены духовного сословия. Ей оставалось только возложить всю надежду на Бога и сопротивляться до последних сил. Буря опять усилилась и свирепствовала по-прежнему, – это еще отчасти благоприятствовало ей, потому что в такую погоду никто бы не решился пуститься в море.

Она не хотела выходить из своей комнаты, но пришел Ганс с извещением, что завтрак готов, сообщая в то же время, что мейнгеры ушли, и оставался только масса Перри; и сам он вышел к ней навстречу со словами надежды, что эти люди не беспокоили ее прошлую ночь.

– Не желая того, я слышала много, – отвечала она с серьезным лицом.

– Животные – сказал он. – Мне опротивели они и эта жизнь. Если б не король, я никогда бы не вмешался в это.

Рев ветра и шум волн, разбивавшихся о берег, все еще продолжались; ввиду полной невозможности покинуть это место и желая в то же время смягчить его, Анна решилась его выслушать, тем более, что он был в другом настроении. Его вчерашний насмешливый тон, полный цинизма, совершенно исчез; он вспоминал о светлых сторонах своей жизни. Он говорил о м-рис Вудфорд и своей искренней любви к ней, о той доброте, с которою относились к нему монахи в Гавре и Дуэ, особенно об одном из них, отце Ситоне, старавшемся своими рассуждениями успокоить его сомнения. Он рассказывал, как подействовала на него одна проповедь аббата Фенелона и как, под влиянием ее, он провел в покаянии целую половину поста, но все это исчезло потом в диком разгуле с наступлением праздников Пасхи. Он припоминал чувство горести, разрывавшее его сердце, в то время, как он стоял ночью около могилы м-рис Вудфорд и давал обеты бросить все дурное и начать новую жизнь.