— Я хочу построить большой квадратный донжон, фланкированный четырьмя угловыми круглыми башенками, небольшую изящную часовню, а вокруг — высокие стены с мощными башнями, — сказал Габриэль. — Я не прошу возвести Шато-Пелерин, но крепкий замок постройте!

Его шутка вызвала смех среди находившихся в приемном зале храмовников. Многие бывали на Святой земле, и разговор ненадолго завертелся вокруг грозной крепости. Только инженер, задумавшись, молчал, и Габриэль беспокойно поглядывал на него. Наконец Боэмунд улыбнулся и сообщил о своем решении:

— Берусь! Надо, конечно, посмотреть на месте, но, скорее всего, мы справимся за два-три года.

В его умных глазах загорелся откровенный интерес к новому проекту, и Габриэль проникся доверием к этому человеку. Не откладывая дела в долгий ящик, они съездили в Эспри, где инженер сделал необходимые замеры и зарисовки. А затем, уже в Париже, шевалье и Боэмунд дни напролет обсуждали в подробностях будущую стройку. Помимо громких споров вокруг эскиза планируемой крепости, который уже набросал инженер, обсуждали наем каменщиков, плотников, каменотесов, кровельщиков, думали, где лучше купить нужный строительный материал и как его привезти. Необходимо было также нанять кухарок и прачек, которые будут обслуживать многочисленных работников, построить бараки для проживания и сделать многое другое.

Но заботы занимали Габриэля днем. Вечерами же, завалившись в сапогах на чистую постель в уютной комнате дорогого постоялого двора, он думал о Сабине, вспоминая слова Готье. Шевалье понимал, что безумно хочет ее увидеть, но ему не приходил в голову ни один более-менее подходящий повод для визита, а уязвленное самолюбие не позволяло явиться без предлога. Вскакивая с кровати, Габриэль метался по комнате, словно берберийский лев в клетке. Он рычал, мотал головой, но никак не мог призвать на помощь свою решительность.

Однажды вечером, услышав на лестнице шаги, а затем увидев на пороге непривычно унылого оруженосца, шевалье встревожился:

— Андре, я не ждал тебя раньше полуночи. Что-то случилось?

— Хотел навестить Вивьен, камеристку мадам Сабины…

— А она выгнала неотразимого Андре? — пошутил Габриэль.

Он перестал кружить по комнате и теперь стоял в центре помещения, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

— Хуже! Они с госпожой уехали туда, где жили раньше. За вещами, что ли… — Оруженосец с усталой тоской привалился к дверному косяку. — Должны вернуться до наступления осенней распутицы, но до нее еще месяц, а может, и больше.

— Для постоянного в любви Андре это все равно что вечность, — продолжал подтрунивать над слугой Габриэль, радуясь неожиданной отсрочке. — Как я погляжу, ты в глубокой меланхолии. Эта камеристка крепко тебя зацепила?