А что делать? Это дело такое, ведь только сообща можно противостоять смертельной опасности, подстерегающей тебя в полете. И что сказать, даже проводницы испытали за них гордость. И он, видя, как они одной общей сплоченной компанией противостоят страху, не пытались вмешаться, и даже подливали им чего-нибудь запить. И надо признаться, никто из них даже не был замечен в трусости, и каждый, когда подходила его очередь, без лишнего напоминания, с готовностью прикладывался к бутылке.

«Но разве разрешено употреблять на борту?», – недоверчиво спросит меня какой-нибудь «в каждой бочке затычка». А вы лучше спросите об этом вон у того офицера ФСБ (и по совместительству депутата), так лихо зажигающего сигарету после ловко проведённого удара в глаз бортпроводнику, усомнившемуся в этом его заявлении. А может вон тот «тарзан», который ещё минуту назад так восхитительно прыгал с кресла на кресло, вам расскажет об этом? Но всё же нет! Он не сможет вам сейчас ничего рассказать – с кляпом во рту и со связанными руками это сделать весьма затруднительно. Но ничего, по выходу его уже ждут оперативные стенографисты, и уж там-то он сможет всё высказать, как на духу.

Впрочем, как только он из себя на них выдохнет – все сразу же поймут всю вескость его возражений. Наши же классовики из своей природной скромности промолчали, и не стали нам раскрывать своего секрета, а проявив невежливость, словно в рот воды набрав, поспешили покинуть салон. Но в аэропорту, помимо состояния разностояния Мисс («Ведь я – девушка разносторонняя!», – покачиваясь из стороны в сторону, всю дорогу твердила мне она.), меня ожидал ещё один сюрприз.

На выходе нас встречала, как мною выяснилось спустя минуту, Эльза. «А, вот ты где!», – с криком Эльза бросилась обнимать Мисс. Дальше последовал среднестатистический обмен всхлипываний и фраз, по окончании которых, вспомнив обо мне, Мисс и представила нас друг другу. Что сказать, я много раз в уме представлял её, и, если касаемо внешности, я принципиально не ошибся, то насчёт оказанного впечатления – оно было не в её пользу. И ведь стоило мне с ней только переброситься парой слов (даже скорее, просто войти в близкое визуальное соприкосновение), как я почувствовал то, о чём мне перед отправлением рассказывал Денница.

Стоило мне на неё посмотреть и, откуда-то взявшееся чувство неприязни заговорило во мне, невзирая на её вполне симпатичное лицо. Можно, конечно, предположить, что всему виной был мой настрой, на который повлияли: как предшествующие события, так и предполагаемая в них роль Эльзы. Так же нельзя исключать и сложившееся мнение о ней, которое сложилось в результате обобщений мнений моего окружения и Атеиста. Но мне всё-таки сдаётся, что всё это – лишь камуфляж, позволяющий завуалировать главную причину неприязни, которая кроется в скрытых возможностях человека, умеющего на уровне инстинкта определять в человеке его первостатейность – то, чему он отдаётся всецело и до глубины души.