Я смотрела на него до тех пор, пока не почувствовала, что мой взгляд стал слишком уж пристальным.
– У тебя есть сигареты? – спросила я.
Науэль достал пачку.
– Две, – он улыбнулся. – Пусть они будут последними – при любом исходе. Давно пора бросить.
– Тогда надо получить от них максимум удовольствия.
Мы сделали по одной затяжке и поцеловались. Губы Науэля были горько-сладкими на вкус. Я заметила, что уже могу различить черты его лица – светало.
– Если мы останемся в живых, чего бы ты хотел?
– Просто быть с тобой.
– Не думай, что я окончательно с тобой помирилась. Тебе еще придется за мной побегать, – я стряхнула с сигареты пепел.
– Видимо, – кивнул Науэль.
– А чего еще ты бы хотел?
– Понятия не имею. Чтобы меня оставили в покое. Не бегали за мной с камерами, не печатали мою рожу в газетах. Впрочем, так оно и получится, поскольку нам придется спрятаться под чужими именами.
– Еще?
– Ну, – он замялся, – некоторые из моих психиатров советовали мне, в психотерапевтических целях, изложить худшие события моего прошлого в текстовом виде. Я несколько раз начинал, но бросал. Но, хотя я пока не готов говорить о себе, мне хотелось бы написать историю о ком-то, с кем случалось нечто подобное. Может быть, тогда я освобожусь окончательно. К тому же я люблю поганить бумагу. Даже черканул пару-другую журнальных статеек.
– А я хочу дом. Настоящий уютный дом. Красивую спальню. Много-много книг. И комнатных растений.
Науэль фыркнул.
– И уютную кухню с оранжевой посудой.
– Почему с оранжевой?
– Не знаю. Но для меня это важно, – я чувствовала холод в позвоночнике. Опасность приближалась. Науэль улыбался, но и в его взгляде я замечала растущую настороженность, замечала, как напряженно он прислушивается. – И – обязательно – сад. Я бы посадила в нем розы… Еще я бы хотела получить образование. В детстве я мечтала стать учительницей начальных классов. Сегодня я чувствую, что эта мечта не умерла. И… я хочу детей.