Мрак: Что-нибудь нашли?

Девушка с кладбища: На картах памяти – ничего. Но я собираюсь завтра в школе проявить одну пленку.

Мрак: Думаешь, есть шанс что-то обнаружить?

Девушка с кладбища: Боюсь надеяться на это.

Мне тяжело сосредоточиться на ее словах. Хочется напечатать, что у меня уже закрываются глаза и лучше нам пообщаться завтра, но я ведь написал, что могу проговорить с ней всю ночь.

Надо было отыскать шутку с «тук-тук».

Девушка с кладбища: Ты поговорил со своей мамой?

Зашибись. Еще одна тема, о которой не хочется говорить.

Мрак: Нет.

Девушка с кладбища: Почему?

Мрак: Вернулся поздно с работы. И отчим цербером стоит у ее спальни.

Девушка с кладбища: Ты не можешь сказать ему, что хочешь поговорить с ней?

Ее вопрос совершенно безобиден, но, понимая, что она не хочет общаться со мной – со мной настоящим, – я воспринимаю ее слова острее, чем обычно. Я как будто говорю с Аланом. Слышу между строк обвинительные нотки. Меня это злит. Она словно хочет видеть только одну часть моей жизни, а вторую – реальную, запутанную и сложную – игнорирует.

Мне видится все в преувеличенном и искаженном свете, я это знаю.