Я как дура вновь пытаюсь отправить ему письмо.
И как дура ожидаю другого ответа.
– Джульетта? Ты в порядке? – смотрит на меня мистер Жерарди.
Мамина сумка с пленочной камерой лежит кулем у ног, но я пялюсь на мобильный, пытаясь вспомнить, как заставить свое сердце биться.
– Да, – сиплю я и откашливаюсь. – Да. Я… – давлюсь, сглатываю и с трудом выговариваю: – Я не знаю, что со мной.
В его руке звенят ключи. Он тянется открыть дверь.
– Хочешь войти? Ты пришла обработать фотографии для альбома?
– Нет… я… нет. – Нужно собраться. Запихиваю мобильный в карман. – Я хотела узнать, можно ли мне воспользоваться проявочной.
Бросив взгляд на часы, мистер Жерарди морщится.
– Ко мне через десять минут придет сдавать экзамен ученица.
– Я умею проявлять фотографии.
– Знаю, – вздыхает он. – Но мне не разрешено оставлять учеников с химикатами. – Учитель опускает взгляд на сумку. – Если хочешь, я ее возьму. Проявлю пленку, а ты позже напечатаешь фотографии.
Я подхватываю сумку и делаю шаг назад, словно мистер Жерарди собирается ее у меня отобрать.
– Нет. Я сама должна это сделать.
– Хорошо. – Выражение его лица смягчается. – Это камера твоей мамы?
– Да.
– Оставишь сумку здесь? Я могу запереть ее с моим оборудованием.
Я прижимаю ее к себе. Все утро я таскала ее с собой, как будто не могу надышаться запахом брезента и лосьона для рук, как будто держу в руках частичку мамы.