– Нет, не успокоюсь! Она солгала моему деду. Почему ты думаешь, что сейчас она говорит нам правду? Ладно, Рэни, ответь мне на один вопрос: если Рико был таким чудовищем, как ты его описываешь, как получилось, что и года не прошло, а он уже занялся твоей сольной карьерой? Если ты его так сильно ненавидела, почему он оставался твоим импресарио следующие десять лет?
– Мне надо было на что-то жить.
– Без ребенка, о котором надо было бы заботиться, ты смогла бы все, что бы ни пожелала. Или я не прав?
–
– Еще один вопрос, Рэни. Ты когда-нибудь любила моего деда? Или он был всего лишь тем, благодаря которому ты скрывала свою мерзкую ошибку?
– Гил! Ты говоришь о ребенке.
– О ребенке, которого Джейк считал своим и втайне оплакивал всю жизнь. Ты обрекла его на то, чтобы он страдал и не имел возможности поделиться своей болью. Как ты могла так поступить с ним?
– Рэни тоже страдала…
– Но он-то за что страдал? Она ему солгала!
– Джейк был добр ко мне. Я его
– Ты могла бы вернуться домой.
– Серьезно? Без мужа и беременная? Почти без денег в кармане? И как мне вообще было добираться домой? Ты должен мне поверить, мальчик, у меня просто не было другого выхода. Я была напугана, одинока и не могла ясно мыслить. Если бы меня отправили делать подпольный аборт, я бы этого не пережила. Твой дедушка был ангелом милосердия…
– А ты отплатила ему ложью, – выпалил Гил. – Я не могу больше это слушать.
– Гил! Обожди. Давай поговорим.
– Мэтти! Твое отношение мне предельно ясно. Нам не о чем говорить.
– Завтра – еще одна встреча, – нахохлившись, напомнила Мэтти. – Ты сам настоял на том, чтобы присутствовать при разговоре. Я знаю, что это шок. Я понимаю, как ты расстроен. Я не из тех, кто будет говорить тебе, во что верить, а вот что нет, но я знаю, чего мы все хотим. Мы уже
– Сейчас это ничего не значит! Мы собрались отпраздновать шестидесятилетие лжи!