Однажды Дина явилась в конюшню. Она хотела поговорить с Фомой.

— Я тебя отпущу, если ты хочешь пойти с Андерсом на Лофотены, — неожиданно предложила она.

На окнах и на двери с внутренней стороны лежал иней. Углы конюшни промерзли.

Но Фома не хотел идти на Лофотены. Он посмотрел на Дину — один глаз карий, другой голубой — и продолжал заниматься лошадьми.

— Фома! — мягко сказала она, словно вдруг превратилась в матушку Карен. — Не можешь же ты навек загубить себя здесь, в Рейнснесе!

— Тебе кажется, что я гублю себя здесь?

— Ты никуда не ездил. Нигде не бывал…

— Я хотел летом поехать в Берген, да не вышло…

— И потому ты не хочешь идти на Лофотены?

— Не гожусь я для этого.

— Кто тебе сказал?

— Сам знаю.

— Ты еще долго собираешься сердиться на меня из-за Бергена?

— Я не сержусь. Но я не хочу, чтобы ты отсылала меня прочь, будто я тебе здесь мешаю! — еле слышно проговорил он.

Наморщив лоб, Дина покинула конюшню.

Андерс ушел на Лофотены, и Дина не находила себе места. Она беспокойно ходила по своему дому, ей было не с кем выпить вина и выкурить сигару.

Она вставала на рассвете и принималась за работу. Или же устраивалась возле лампы и читала Книгу Ертрюд. Читала торопливо, как осенью гонят с гор овец или как путник карабкается по крутому склону, чтобы сократить путь.

Ертрюд приходила редко. А если и приходила, то всегда ее сопровождал крик. В спальне гулял сквозняк. Занавески взлетали от ветра, стекла звенели. Дина одевалась и шла в пакгауз Андреаса, чтобы утешить и получить утешение. Она брала с собой маленькую перламутровую раковинку. Медленно крутила ее в пальцах и направляла фонарь на восточный угол, умоляя Ертрюд выйти к ней. Из-под потолка свисал невод для сельди. Неподвижный, как тяжелые мысли. Волны громко плескались под самыми половицами.