Иногда она сидела на стеклянной веранде и пила вино. Было полнолуние. Дина с трудом держалась на ногах.

Когда дни посветлели, приехал Юхан. Сказал, что предпочитает жить в Рейнснесе и учить детей, чем замерзнуть насмерть среди чужих и не верующих в Бога людей. У него дрожали губы, и он следил глазами за Диной.

Матушка Карен испугалась: как это он ни с того ни с сего отказался служить Богу?

Юхан считал, что у него есть уважительная причина. Он болен. Уже несколько месяцев он кашляет и не может жить в холодном пасторском доме. Там только одна исправная печь. Неужели он должен сидеть на кухне вместе со служанкой и писать там свои проповеди и служебные письма?

Матушка Карен поняла его. Она написала письмо епископу, и Юхан подписал его.

Вениамин отдалился от взрослых. Он всегда был мрачный. Его напускная угрюмая многоопытность очень раздражала Юхана. Но когда Вениамин хотел, он учился легко и охотно. Он делил свою любовь между тремя женщинами — Стине, Олине и Ханной. Этих представительниц трех поколений он использовал для разных целей.

Однажды Стине застала Вениамина, когда он пыхтя знакомился с телом Ханны. Ханна с закрытыми глазами лежала на их общей кровати.

Тут же было решено, что отныне Вениамин будет спать в отдельной комнате. Он горько плакал из-за предстоящей разлуки, гораздо горше, чем от стыда.

Стине ничего не стала объяснять ему. Но настояла на своем. Вениамин будет спать отдельно.

Дина, по-видимому, не слышала всего шума, и слово Стине стало законом.

Тем же вечером Дина возвращалась из конторы. В лунном свете она увидела голого Вениамина, который стоял на окне второго этажа.

Окно было открыто, занавески развевались вокруг него, как флаги. Дина поднялась к нему, встала у него за спиной и окликнула по имени. Он не хотел ложиться. Был безутешен. Отказывался с ней разговаривать. И даже не плакал от бешенства, как бывало.

Он оторвал подошвы от своих лучших башмаков, из вязаного покрывала вырезал лепестки и звезды.

— Ты чего так сердишься, Вениамин?

— Я хочу спать с Ханной! Мы всегда спали вместе!

— Но ведь ты плохо поступил с Ханной.

— Как плохо?