Меньше чем через час после того, как Никки и компания покидают дом, меня неожиданно навещают Алекс и Карлос. Информация о моем вступлении, очевидно, добраласб и до них, потому что они не выглядят удивленными, увидев меня, всего избитого.

— Иди, прими душ, — говорит Алекс, бросая мне полотенце. — Ты грязный.

— Только не долго, — говорит Карлос, постукивая меня по ноге. — Потому что нужно быть готовым к ужину через сорок пять минут.

Он берет на руки Грэнни, которая не покидала меня все это время.

— Я не хочу есть, — говорю я ему. — И отдай мою собаку.

— Ты захочешь есть, когда узнаешь, что я сделал.

Я смотрю на своих братьев-наполовину, ожидая, что они начнут впаривать мне дерьмо, но они этого не делают. Они просто... здесь.

— У твоей собаки депрессия, как и у тебя, — говорит Карлос, опуская Грэнни на пол.

Я принимаю душ, и пусть горячая вода смывает засохшую кровь на моей коже, но но она не смоет тот факт, что я полноценный Кровавый Латино. Или то, что я оттолкнул Никки насовсем, что намного больнее, чем буквы КЛ, выдолбленные на мне отвёрткой Чу.

Я потерял ее. Это хорошо, хотя... Я просто в конечном счете разочарую ее, и я не хочу обидеть ее больше, чем обидел уже сейчас.

Когда я выхожу из ванной, мои братья сидят за кухонным столом. Они говорят тихо, очевидно, обсуждают, как им теперь обращаться со мной.

Когда я не присоединяюсь к ним, они приносят свои тарелки ко мне в комнату и едят, прислонившись к стене. Запах мяса и специй разжигают мой аппетит, но я не хочу разбираться с ними прямо сейчас... или есть с ними.

— Что вы двое делаете? — спрашиваю я.

Алекс и Карлос смотрят на еду друг друга и пожимают плечами.

— Едим, брат, — говорит Алекс. — А на что это похоже?

Я указываю на дверь моей спальни.

— Вы знаете, у нас есть кухня. Идите есть туда.

— Я в порядке, — говорит Карлось. — А ты как, Алекс?

Алекс берет вилкой carne guisada[51], это блюдо (они оба это знают) — мое любимое.

— Я тоже в порядке, — говорит он, обращая на еду все свое внимание и постанывая, как будто он в мясном раю.