Тогда к чему эта встреча?

Хотела проститься. Даже такие, как я, имеют право сказать последнее «прощай».

Не «прости»?

Я бы могла попытаться, но мне кажется, что тебя только разозлят мои попытки извиниться за то, что сложно не только простить, но и понять.

Я молчу. Наверное, она права. Но как же меня бесит ее самоуверенность, ее спокойствие. Может, мне было бы легче, если бы она рыдала, умоляла на коленях забыть прошлое?

Ты стал хорошим человеком, Сергей. Без моей помощи. Это заслуга не только твоего отца, но и твоя тоже. Может, даже лучше, что я не была рядом, пока ты рос, пока становился из мальчика парнем, из парня превращался в мужчину. Что могла дать тебе глупая и взбалмошная мать? Ничего, кроме расстройств.

Наверное, ты права. – Так ли это?

Я не смогла сразу понять, что к чему. И моя мать тоже не научила бы меня, как поступить в моей ситуации. Хорошо, что твой отец не разрешил мне забрать тебя с собой. Две взбалмошные глупые курицы хуже, чем одна.

Да, я рад, что остался с ним.

Он любил тебя, как умел. Может, и был слишком строг – а я переживала по этому поводу – зато любил тебя с самой первой минуты и мог показать это, чего не скажешь обо мне. Слишком поздно во мне проснулся инстинкт, который подсказал, как быть матерью.

И когда же он в тебе проснулся?

Когда ты отвернулся от меня.

Я знал, о каком моменте она говорит. Я тогда был рад, что мы с ней непохожи. Я сказал ей об этом. Но как же я потом плакал, когда убежал в свою комнату. Мне было стыдно, потому что я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не тосковать по маме, которой я не нужен. И презирал себя за те горячие, жгучие слезы.

Что ж, некоторые люди сначала должны потерять, прежде чем осознают ценность того, что у них было.

Ты прав, Сережа. Я все поняла. И теряла я гораздо чаще, чем ты думаешь. Моя материнская любовь была испытана до самого предела, я заплатила за ошибки, совершенные с тобой, болью о другом сыне.

Ты опять родила? – я повержен в шок. У меня аж дыхание перехватило от этой новости.

Нет. Я усыновила ребенка. Маленького больного мальчика. В его лице я любила вас обоих. Когда укладывала его спать, представляла, что и тебя укладываю тоже. Когда пела ему колыбельные во время болезни и приступов, представляла, что и ты слышишь мелодию и негромкие слова. Я плохо пою.

И где он сейчас? – я начинаю что-то вспоминать. Ира говорила.

Умер.

У меня что-то давит в районе солнечного сплетения. Наверное, сожаление.