— Прекратите! Остановитесь немедленно!

Я посмотрела на Таиба, но он все еще сидел на земле возле внедорожника, обхватив голову руками. Еще один человек обыскивал его «туарег», выбрасывая из него на песок одеяла, компакт-диски и барабаны.

— Неужели вы не можете остановить их?

Таиб медленно поднял голову, посмотрел мне в глаза и спросил:

— А вам кажется, что я в состоянии это сделать?

Его поведение и тон, которым был задан вопрос, говорили о том, что он смиренно принимает ситуацию такой, какая она есть, понимает, что изменить ее под силу только самому Господу Богу.

Я думала, что, увидев мертвую женщину, люди с оружием прекратят свое занятие, но нет. Найти обернутое белым саваном тело им не составило труда. Главный наклонился над ним и стряхнул песчинки с ткани, покрывавшей голову, но, чтобы убедиться в правдивости моих слов, ему этого было мало. Он сорвал с лица покойницы белую ткань, потом, наверное, увидел на ней богатые украшения и еще ниже опустил саван, открыв яркие амулеты, браслеты и кольца на сложенных руках. Этот тип опустился на колени и так долго разглядывал украшения Лаллавы, что я уж подумала, будто он сейчас начнет ее грабить. Но остальные отступили на пару шагов и нервно что-то забормотали, притрагиваясь к амулетам, спрятанным у них под лицевыми покрывалами, и делая руками странные пассы. Они будто пытались кого-то отогнать или отпугнуть. На фоне постепенно темнеющего неба все это выглядело довольно жутковато. Наконец, стараясь не притрагиваться к украшениям Лаллавы, командир снова закрыл ей лицо и пролаял что-то своим подчиненным. Те опустились на колени, с явной неохотой подняли старуху с места ее упокоения, которое она занимала столь недолгое время, и повернули на бок.

Я глаз не могла оторвать от тела Лаллавы, столь бесцеремонно извлеченного на свежий воздух. Чистый белый саван теперь был испачкан. Ткань, в которую Таиб так тщательно и аккуратно обернул ее, делая все для достойного погребения почтенной женщины, измялась. Их грубые пальцы осквернили ее. Я еще не вполне привыкла к мысли о том, что она уже умерла, уж не говорю про свою роль в этом невероятно странном обряде похорон посреди пустыни. Но, увидев, как ее выкапывают из могилы, так вот небрежно и вместе с тем с каким-то мистическим почтением, я не выдержала. В душе моей что-то сломалось, и я расплакалась. Я плакала долго, не в силах сдержать обильных слез, вцепившись пальцами в свой амулет. Безудержные рыдания душили меня, рвались откуда-то из самых глубин моего существа, темных и неизведанных, которых я сознательно старалась не касаться, боялась заглядывать в них. Так люди страшатся проникать в недра древних пирамид со всеми их жуткими, отвратительными сокровищами. Слезы бежали и бежали из моих глаз, неожиданные, обильные и горячие, прямо потоп в пустыне. Этот поток невозможно было остановить. Я совсем растерялась и не знала, что теперь делать. Почему я плакала? Может быть, потому, что увидела, с каким неуважением эти люди отнеслись к телу усопшей женщины? Или же я была потрясена, когда Таиба повалили на землю ударом приклада? Может, причина в том, что мы оказались во власти грубых вооруженных людей? Впрочем, наверное, подействовало все это, вместе взятое, плюс переживания, накопившиеся за весь день путешествия. Небольшая трещинка — и мое хваленое умение владеть собой рухнуло, как подмытая плотина.