«Разве не лучше не уронить честь и достоинство, принять благородную смерть, чем остаться в живых с помощью врага?» — говаривали люди из племени кель-ахаггар.

Мариата не была уверена в том, что у нее хватит такой же твердости. Если перед ней появится негодяй Росси, сын Бахеди, с ароматным мясом и абрикосами, то она, вероятно, набросится на еду, съест все до последнего кусочка и только тогда вспомнит, что у нее есть столь роскошная штука, как гордость. Вот и на своего верблюда она не очень-то сердилась за попытки стащить немного еды. Ее слюнные железы вздрагивали и болезненно сжимались, но организм потерял столько жидкости, что во рту оставалось сухо. С тех пор как зашло солнце, Мариата не выпила ни глотка. Один бурдюк был уже пуст и на жаре медленно превращался в сморщенный и хрупкий предмет, который можно было только выбросить. В другом же, вывернутом черным мехом наружу, воды оставалось совсем мало. Она была теплой, солоноватой и такой неприятной на вкус, словно эта шкура снова наполнилась кровью. Ребенок в утробе, похоже, тоже жаловался на плохое питание и больно толкался ножкой.

Мариата положила руку на живот.

— Ну-ну, успокойся, маленький. Думаешь, тебе станет лучше, если ты будешь пинать свою маму?

На тринадцатый день весь корм для верблюда вышел и воды оставалось очень мало. Ее едва хватало на то, чтобы смочить ноздри Кактуса. Когда Мариата делала это, неблагодарная скотина старалась ее укусить. Верблюд обнюхивал сандалии молодой женщины, но они были слишком дороги ей, и тогда она скормила ему тростниковую циновку, на которой спала. Животное жевало ее медленно, с болезненным усилием двигало челюстями, перемалывая циновку в сухую жвачку. Сама же Мариата попробовала есть рис, но чуть не сломала зубы. Она дробила зерна между камнями, но добилась лишь того, что они превращались в порошок, прилипающий к полости рта. Проглотить его без воды было невозможно. Теперь она поняла, почему Атизи взял с собой две верблюдицы. В столь трудной ситуации им помогло бы верблюжье молоко. Ей вспомнилась бедняжка Муши, лежащая мертвой на обочине, и Мариата возроптала на судьбу за то, что ей достался самец. Она слышала, что некоторые купцы, чтобы не умереть от жажды, вскрывали вену на шее верблюда, и даже подошла к Кактусу с ножиком в руке, тем самым, который хранился в сумке Таны. Верблюд завернул губы и обнажил желтые зубы, явно предупреждая, что если она сделает еще шаг, то он откусит ей руку. Во всяком случае, Мариата именно так поняла его гневный рев и постаралась убедить себя в том, что дела их еще не так уж плохи, отчаиваться рано.