До тех пор, пока не приблизилась к нему.

Остановившись, она сверлила песок носочками и разглядывала его.

– Что ты тут делаешь? – Малайский звучал в ее устах совершенно естественно.

– Я тут сижу и смотрю на море.

То, как она свела брови в две изящные арабески, полоснуло по его раненому сердцу, настолько она походила при этом на Нилам.

– Просто так?

– Просто так.

Она задумчиво закусила губу и сделала нерешительный шаг к нему, который он расценил как приглашение продолжить разговор.

– А что делаешь ты?

– Я раковины ищу. – Она надула губки: – Но так и не нашла пока ни одной красивой.

Должно быть, она была дочерью Нилам, это было то же узкое лицо. Глаза были того же разреза, с теми же густыми ресницами. Однако радужка сияла более ясной, натуральной голубизной, без того своеобразного сиреневого оттенка, как у диких орхидей на речных берегах. Нос был маленький, хорошенький, такой же рот, а подбородок казался мягче, не такой энергичный; не была она и такой худенькой, как Нилам тогда.

Его жарко пронзила мысль о Нилам. Георгина. Нагая в его руках, как она дрожала и изгибалась под ним, жарко дыша ему в ухо, на его кожу.

Должно быть, он слишком долго вглядывался в девочку; с подозрительной миной она отступила на шаг назад.

Сердце его заколотилось.

– Сколько тебе лет?

– Пять. – Она подняла правую ладошку с растопыренной пятерней, маленькую морскую звезду, которую гордо предъявляла как знак отличия. – Но скоро шесть. – К пятерне прибавился большой палец левой руки. – На будущий год, говорит мама.

Нет, то было уже очень давно; это ребенок Бигелоу, и его самого удивило, что разочарование пронзило его тоненькой острой иглой.

– Ты здесь живешь?

– Да. Здесь. – Она решительно показала на стену по другую сторону Джалан Пантай. На кусочек джунглей за стеной.

– Вместе с мамой?