«Ты, должно быть, уже слышала, что Мария Кэрри родила мальчика. Наш брат король крайне рад, как был бы рад любой мужчина на его месте. Ведь у него теперь есть еще один сын, которого он может показать миру. Он становится вторым бастардом Генриха, и его тоже называют именем отца, вот только оставляют фамилию мужа, Кэрри. Это избавит королеву от очередного унижения появления при дворе еще одного бастарда под фамилией Фицрой, но это единственное, от чего она получает избавление. Все знают, что это мальчик короля и что теперь становится совершенно ясным – именно королева виновна в отсутствии наследников.

Екатерина постится больше прежнего, почти ничего не ест за ужином, и из-за власяницы, которую носит под платьями, у нее в кровь стерты плечи и бедра. Теперь я опасаюсь, что она усмирит свою плоть до смерти, и тогда Генрих получит свободу. Если бы ты ее видела, у тебя бы сердце разорвалось от жалости, ты так ее любила. Я же, вторая ее сестра, ничего не могу поделать, кроме как смотреть на истязания. Это просто невыносимо.

Похоже, Мария Болейн уступает свои позиции и постепенно утрачивает внимание нашего брата, который теперь публично бросился к ногам ее сестры, Анны. Та верховодит двором, как королева, можно подумать, что в ней есть хоть капля королевской крови. Ты никогда не поверишь тому, как ведет себя эта девица из ниоткуда здесь, при нашем дворе, королевском дворе. Даже мы с тобой, принцессы крови, никогда себе не позволяли таких свобод. Она занимает первенство везде, где можно и где ей нельзя этого делать, а Генрих водит ее на ужины и на танцы, прямо перед лицом королевы. Поразительно, но она ходит перед герцогинями так, словно имеет на это право! Екатерина улыбается почти со святым достоинством, но всем все равно видно, что она близка к отчаянию. Меня вызывают, чтобы я восхищалась этой Болейн и составляла ей компанию, и я часто ссылаюсь на то, что нездорова или слишком устала, и отбываю домой. Я лучше скажусь больной, чем буду у нее в услужении, потому что она именно так это подает. Если она чего-то хочет, то сначала смотрит на Генриха, а потом, через мгновение, мы все уже бежим исполнять ее поручения. Вся жизнь при дворе превратилась в какую-то ужасную постановку, где актеры пытаются изображать царскую семью. Здесь больше нет ни элегантности, ни искреннего смеха, ни красоты, только позерство да едкие шутки, редкостный и мерзкий цинизм молодых по отношению к королеве и ее одиночеству.