Анна начинает пить вино с самого утра. Румянец возвращается, глаза загораются, приходит хорошее настроение, отступают усталость и нервозность. Однажды я вошла в комнату вместе с дядюшкой, она сунула мне бутылку.

– Спрячь, – прошептала сестра в отчаянии и прикрыла рот рукой, чтобы он не почувствовал запах.

– Анна, остановись, – потребовала я, когда дядя ушел. – Ты все время на виду, непременно кто-нибудь расскажет королю.

– Не могу я остановиться, – мрачно ответила она. – Даже на минуту. Надо двигаться вперед, изображать счастливейшую женщину в мире. Что я говорю, я выхожу за человека, которого люблю, стану королевой Англии. Конечно же, я счастлива. Я необыкновенно счастлива. Во всей стране нет и не может быть женщины счастливее меня.

Джорджа ждали домой как раз на Новый год, и мы с Анной решили устроить в честь его небольшой праздник в узком кругу. Все утро мы совещались с поварами, заказывали самое лучшее из того, что у них было, а после полудня уселись у окна высматривать лодку с говардовским флагом. Я первая заметила темную лодку на фоне темных сумерек и, ничего не говоря сестре, выскользнула из комнаты, бросилась вниз по лестнице. Лодка пристала к берегу, Джордж сошел на причал, и я первая очутилась в его объятиях, меня он поцеловал, мне прошептал:

– Слава богу, сестренка, как приятно вернуться домой!

Упустив шанс быть первой, Анна не бросилась вслед за мной, осталась ждать в комнате перед большим сводчатым камином. Джордж подошел и сначала поцеловал ей руку, а уж потом обнял. Церемонии забыты, мы снова – веселая тройка Болейн, мы снова вместе, как всегда.

За обедом Джордж рассказывает о себе, но больше всего ему хочется знать обо всем том, что происходило в его отсутствие. Я заметила – Анна взвешивает каждое слово. Она о многом умалчивает: что не может бывать в Сити без вооруженной охраны, что во время путешествия должна галопом проезжать мирные маленькие деревушки. Не рассказала, как после смерти кардинала Уолси надумала танцевать в маске с надписью «Кардинал, отправляйся в ад», как смутила окружающих бестактностью и откровенной вульгарностью этого праздника победы над умершим другом короля. Не рассказала, что епископ Фишер все еще против нее, особенно после того, как чуть не умер от яда. И я поняла, да и раньше догадывалась, – она стыдится себя той, в которую превратилась. Ей не хочется, чтобы брат знал, как глубоко разъело ее честолюбие. А то вдруг догадается – перед ним больше не его любимая сестричка, нет, женщина, готовая рискнуть всем, даже спасением души, чтобы стать королевой.