Он приблизился ко мне почти вплотную и шепотом спросил:

— А как там принцесса Елизавета?

— Злится, — ответила я. — Волнуется. Ее тут опять одолела водянка. Она писала королеве, просила, чтобы та прислала врачей, и очень сокрушалась, когда никто не приехал.

— Да хранит ее Господь, — сказал Уилл. — Кто бы мог подумать, что она окажется там, а мы — здесь? Кто бы мог подумать, что этот день все-таки настанет?

— Теперь расскажи мне про лондонские новости, — попросила я.

— Про сэра Роберта?

— Да.

— По-прежнему в Тауэре. Никто при дворе не вступается за него. Похоже, о нем уже забыли.

Грянули трубы. Королева и принц вошли в зал и заняли свои места во главе стола.

— Мне пора на работу, — сказал Уилл.

На его лице мгновенно появилась улыбка до ушей, а походка сделалась вихляющей.

— Идем, девочка, посмотришь на меня. Я, между прочим, жонглировать научился.

— И у тебя это здорово получается? — спросила я, идя с ним к широко раскрытым дверям.

— Нет, я просто отвратительный жонглер, — признался Уилл. — Зато все покатываются со смеху.

Я отстала от него на шаг. Едва Уилл появился в зале, знавшие его уже захохотали.

— Думаю, ты оценишь мое жонглирование. А вот обычные женщины — те почему-то не очень над ним смеются.

Я не забыла ни про Дэниела Карпентера, ни про его письмо, которое сожгла сразу же после прочтения. Я помнила это письмо наизусть, словно носила его во внутреннем кармане камзола, у сердца, зачитанное до дыр. Я поймала себя на том, что с появлением принца Филиппа и его придворных стала чаще думать о Дэниеле.

Не знаю, у кого теперь повернулся бы язык дурно говорить и даже думать о браке королевы. Я видела ее наутро, после первой брачной ночи. Мария вся светилась; от нее исходили тепло и нежность, несвойственные ей прежде. В ее взгляде появилась спокойная уверенность. Чувствовалась, эта женщина наконец-то обрела надежную гавань. Любящая и любимая жена, рядом с которой теперь был надежный советчик, могущественный человек, способный позаботиться о ее благополучии. После стольких лет, проведенных в страхах и тревогах, она могла отдохнуть в объятиях любимого мужчины. Я смотрела на нее и думала: если женщина, столь серьезно и трепетно относившаяся к своей девственности и духовной стороне жизни, смогла найти любовь, то, наверное, и я смогу. Возможно, замужество — это не конец независимости женщины и не смерть ее личности, а новое развитие. Мне думалось, что женщина способна быть женой, не принося в жертву гордость и самостоятельность суждений. Возможно, женщину не нужно «подрезать» под мерки жены, как непокорную траву. При заботливом отношении женщина способна расцвести до этого состояния. Возможно, и я смогу опереться на Дэниела и довериться ему. Ведь он любит меня, и его бессонные ночи, проводимые в мыслях обо мне, не были просто красивыми словами. Мне казалось, что я просто не оценила тогда всей искренности его письма, поторопившись сжечь то, что он писал с такой заботой и любовью. И тем не менее его письмо затронуло меня, иначе бы я давным-давно забыла все слова оттуда.