Однако новости из Англии были ничуть не светлее небес над головой. Король Филипп наконец-то вернулся к жене, но это принесло ей мало радости. Все говорили, что Филиппу нужны были не ее ласки, а готовность вступить в войну с Францией. Злые языки утверждали, будто бы король посмел привезти в Лондон свою любовницу, и они танцевали на глазах у королевы, вынуждая ее каждый день стоически переносить эту пытку. В довершение ко всему государственный совет вовсе не желал начинать войну с французами, что бесило Филиппа. Таким образом, Мария оказывалась между двух огней.
Я представляла, до чего сейчас одиноко королеве, у которой не осталось друзей. Английский двор снова наводнили испанцы, но теперь тон задавал даже не король, а его любовница. Я представляла, как эти спесивые гранды смеялись над английской неотесанностью и отсутствием изысканных манер. Я была уже готова собраться и отплыть в Лондон, но пассажиры очередного корабля привезли страшные новости. Сожжения еретиков продолжались, и королева не знала к ним никакой пощады. Если бы я вернулась, еще неизвестно, осталась бы я при дворе или в тот же день попала бы в знакомые застенки епископа Боннера.
И потому, невзирая на холод и одиночество, я пока решила остаться в Кале и ждать. Ждать и надеяться, что вскоре я яснее пойму, как мне поступить. Эта мрачная весна не могла продолжаться до бесконечности. Я ждала лета, ждала тепла и почему-то думала, что вместе с теплом ко мне вернется радость и более светлый взгляд на жизнь.
В начале лета улицы Кале наполнились барабанным боем и зычными голосами офицеров-вербовщиков, созывающих молодых парней вступать в английскую армию и воевать с французами. Гавань бурлила от кораблей, спешивших выгрузить оружие, порох, лошадей и вернуться в Англию за новой порцией груза. В полях построили небольшой лагерь, где муштровали новобранцев. Возросшее население Кале отнюдь не способствовало росту книжной торговли. В глазах поспешно набранных солдат и их командиров не светился интерес к учености. Их глаза были голодными и оценивающими. У меня они не вызывали ничего, кроме страха. Сотни молодых и плохо управляемых мужчин делали неуправляемой и обстановку в городе. Я вновь стала носить мужскую одежду и прятала волосы под шапкой. За голенищем сапога у меня был спрятан кинжал, который я, не раздумывая, пустила бы в ход, если бы кто-то из этих молодцов попытался напасть на меня или вломиться в мой дом. Мари по-прежнему жила вместе со мной. В шесть часов вечера мы запирались на все засовы и до рассвета не высовывали носа. Если поблизости от нашего дома начиналась какая-то потасовка, мы сразу же гасили свечи.