Закутанный в марлю Генри! Генри, навеки заключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнате в Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.

– Подходите, сэр, не поворачивайтесь спиной к загадкам Египта, сэр, – древнего таинственного Египта, сэр. Этой волшебной страны…

Голос становился все тише, превращаясь в жалкое эхо, – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.

Огромный пылающий диск завис над крышами домов. На него невозможно было смотреть: свет резал глаза.

Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепко ухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросил в сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое до последней капли.

Дрожь пробежала по всему его телу – как будто в него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль. Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность. Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся с непринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающее небо, на золотой диск.

Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но через какое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающие предметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он видел даже отдельные песчинки у себя под ногами.

Переступив через свою прежнюю опору с серебряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, который крикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагал прочь.

Полуденное солнце висело высоко в небе, когда он покинул Каир. По узкой тропинке он шагал на восток. Он не знал, куда идет, но это не имело никакого значения. Впереди были монументы, чудеса света, города. Он шел быстро. Раньше пустыня не казалась ему столь прекрасной – теперь он не мог отвести восхищенных глаз от великого песчаного океана.

Он сделал это! Обратного пути нет. Эллиот посмотрел в лазурную пустоту над головой и издал радостный крик. Ему не нужно было, чтобы кто-нибудь услышал его: этим воплем он просто выразил свой восторг.

Они в обнимку стояли на палубе, греясь в лучах жаркого солнца Джулия чувствовала, как волшебное снадобье проникает в ее кожу и волосы. Она чувствовала вкус любимых губ на своих губах. Они начали целоваться, как не целовались никогда раньше. Страсть была той же, но теперь ее сила и ее жажда сравнялись с его неутолимым желанием. Рамзес взял ее на руки, отнес в маленькую спальню и уложил на постель. Их окутала тишина.

– Теперь ты моя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Моя царица навеки. И я твой. Твой навсегда.