Пациенты Рула помещались в отдельных люксах, где с ними по ночам «работал» Динстлер, покрывая на день лицо бинтами – что выглядело как последствия обычной операции. Приходилось прибегать и к другим уловкам, но с помощью Луми и Жанны, посвященной в полуправду, все-таки удавалось скрывать от персонала клиники истину. После удачного завершения мистификации с первым пациентом, Динстлер понял, что принял участие не в простой подмене. Луми молча положил перед ним газету с портретом некоего африканского лидера, резко переменившего свой политический курс. То, что бывший людоед и тиран вдруг пошел по пути гуманизма и демократии, приписывали удачному влиянию американских политиков или воздействию религиозной секты. Произошли же чудесные метаморфозы в результате автокатастрофы, после которой, собственно, легко пострадавший премьер, стал другим человеком. Мало кто знал, что это образное определение имело вполне реальный смысл: людоед погиб, а его место занял двойник, вылепленный Динстлером.

– Я удовлетворен, Луми – мои руки помогли делу мира и прогресса. Но… ведь мы же знаем, коллега, что последствия нашей деятельности пока непредсказуемы. Возможно, честнее просто «зарезать» своего пациента, чем обречь его на неизвестность, – размышлял Динстлер.

– Честнее, но малоэффективней. Для прогресса, естественно, – улыбнулся Луми. – Не тревожьтесь, шеф, эти люди знают, на что идут. Они готовы пожертвовать значительно большим. Это не наемные исполнители – это идейные камикадзе. Жертва во имя идеи манит и окрыляет их.

Слова Луми касались и двух следующих пациентов – мужчины и женщины, прибывших к Динстлеру с аналогичной задачей – приобрести сходство с неким анонимным фото. Женщина уже не молодая, но очень красивая с породистым лицом кинозвезды 30-х годов, привезла даже видеоролик, на котором любительской камерой был снят ее «донор» (как условно называли они прототип будущего двойника) – полная, некрасивая домохозяйка, окапывающая и поливающая розы возле своего дома. Она постоянно оглядывалась и улыбалась в объектив, сверкая очками и обнажая безупречные зубные протезы.

– Неужели вы хотите жить в таком теле, мадам? Подумайте хорошо. Ведь «донор» тяжелее вас килограмм на двадцать, а рябинки на коже, фальшивые зубы… А само лицо! Это же варварство. Я просто не могу портить ваши черты – они безупречны, – запротестовал Динстлер.

– Нет, док, я хочу жить не столько в этом теле, сколько в этом доме. Пленка черно-белая, и вы не обратили внимания на цвета – дом-то Белый», – многозначительно улыбнулась мадам, показывая на застывший на экране стоп кадр. Впрочем, это шутка.