— Ричард, но из твоих слов я понял, что и ты и она хотите для вашего клана одного и того же. Для чего тогда это противостояние? Дай ей возможность принести мир в ваши души.
— Она не сможет. — Ричард грустно улыбнулся. — Как ей удастся принести мир в души тысячи бездушных, если даже в моей душе его нет. Я был с ней довольно долгое время, не сравнимое с вечностью, но у нее не вышло, не получилось убедить меня в ее правоте.
— Ты сам не позволил ей это сделать. Я не знаю, что между вами произошло, но вы оба от этого страдаете. Наверно, эта битва действительно важна для вас. Только так вы сожжете завершить эту внутреннюю бессмысленную борьбу. Все ведь гораздо проще. Я человек и я не прожил тысячелетия, но мне ясно одно — я хочу, чтобы Милена была счастлива, потому что люблю ее. Мне не важно кто даст ей это счастье, я или ты, или еще кто-то. Мне не важно, что она может сделать со мной. Я готов даже умереть, если ей так нужно.
— Вот этого я и боюсь, Джонни. — Ричард положил свою ледяную руку на его плечо. — Это участь раба. Я же привык повелевать.
— Но я не согласен. Я не чувствую себя рабом. — опроверг его слова Джонатан.
— А кто хочет признать себя слугой? Но, Джон… Пройдет время, много времени, ты испробуешь все радости, которые есть в мире, сменишь не одну сотню женщин, если, конечно, успеешь за свой короткий век, и поймешь, что ползать у ног любимой женщины просто недостойно, когда вокруг столько желающих ползать у твоих. — Ричард скупо улыбнулся. — Первые пятьсот лет своей жизни я потратил именно на чувственные наслаждения. Не представляешь насколько порочен был мир несколько столетий назад. Сексуальные оргии из десятков людей, устраиваемые прямо во дворцах, мужеложства и различные извращения. И уже не имеет значения, кто с тобой мужчина или женщина. Но потом приходит понимание бессмысленности подобного образа жизни, душа черствеет, становится холодной и циничной, а все люди вызывают презрение и отвращение. Скука, одиночество, боль — это все, что остается нам, уставшим от сомнительных радостей жизни.
— Ты спал с мужчинами? — недоверчиво спросил Джонатан, в его глазах читалось изумление.
— Джон, я совсем о другом пытаюсь тебе сказать. — раздраженно взглянул на него Милз. — Ты еще совсем мальчишка. Если я начну рассказывать тебе подобности своей интимной жизни, то тебя стошнит через несколько минут, а еще через полчаса поймешь, что после каждого моего прикосновения тебе хочется умыться.
— Ты мог бы написать книгу. Уверен, что она пользовалась бы успехом. Ты столько всего видел. Неужели не хочется поделиться с людьми своими знаниями?