Какой медлительной казалась мне добрая Мэтти, преданная Мэтти, когда она укладывала сухую траву и поленья. Как старательно раздувала она огонь, как методично подкладывала поленья одно за другим.

– Поторапливайся, – сказала я ей. – Больше дров, больше пламени.

– Терпение, – прошептала она, – все в свое время.

В свое время. Но не в мое. И не во время Ричарда…

Комната наполнилась дымом. Дым щипал нам глаза, лез в волосы, зависал у окон. Но проник ли он в трещины в камне – нам было трудно судить. Мэтти подошла к окну и сделала щель на два дюйма больше. Я, держа в руках длинную палку, отчаянно тыкала ею в медленно разгоравшееся, шипящее пламя, прижимая поленья к стене контрфорса.

– По парку скачут четыре всадника, – вдруг сказала Мэтти. – Солдаты, как те, что только были здесь.

У меня вспотели ладони. Я отшвырнула бесполезную палку и принялась тереть свои слезившиеся и покрасневшие от дыма глаза. Думаю, что за свои тридцать восемь лет я как никогда была близка к панике.

– О господи, – прошептала я. – Что же нам делать?

Мэтти осторожно закрыла окно. Она затоптала последние тлеющие красные угольки.

– Возвращайтесь к себе в комнату, – сказала она. – Позже, вечером, я снова попытаюсь тут что-нибудь сделать. Но нельзя, чтобы они сейчас обнаружили нас здесь.

Она подняла меня на своих сильных руках и понесла из темной, покрытой плесенью комнаты по коридору вниз, в мою комнату в восточном крыле. Уложив меня в постель, она принесла воды, чтобы умыть мне лицо и руки. Мы услышали, как солдаты въехали во двор, затем раздался звук шагов внизу. Всегда безучастные к человеку и к тому, что творится вокруг, часы на башне пробили шесть ударов, с механической точностью отсчитывая четкие свинцовые ноты. Мэтти очистила мои волосы от сажи и поменяла мне платье. Не успела она покончить с этим, как раздался стук в дверь. Слуга с перекошенным от страха лицом прошептал, что госпожу Харрис просят спуститься вниз. Они с Мэтти посадили меня в кресло и отнесли вниз. Там нас ждали солдаты, которых видела Мэтти, когда они пересекали парк, но только трое из них стояли здесь, в боковом холле, и смотрели в окно на сады. Они встретили меня любопытными взглядами, когда Мэтти со слугой внесли меня через дверь в столовую. Четвертый стоял возле камина, опираясь на трость. И это был не еще один солдат, как они, а мой зять Джонатан Рашли.

Я была так поражена, что какое-то время не могла выдавить из себя ни слова. Затем я ощутила облегчение, изумление, меня охватила крайняя слабость, и я расплакалась. Он взял меня за руку и просто держал ее, не говоря ни слова. Через одну-две минуты я оправилась и, взглянув на него, увидела, что с ним стало. Ведь всего два года он провел вдали от нас, в Лондоне, но они могли бы сойти за двадцать. Мне кажется, ему в то время было пятьдесят восемь. Ну а выглядел он на все семьдесят. Волосы совсем поседели, когда-то широкие плечи съежились и опустились. Глаза глубоко запали.