Но уже когда я это говорила, дверь в столовой распахнулась и в комнату вошел главный из трех солдат, ждавших в холле.

– Прошу меня извинить, сэр, – сказал он, – но вы уже проговорили пятнадцать минут вместо разрешенных вам десяти. Я не могу нарушать приказ. Не угодно ли вам попрощаться теперь и вернуться со мной в Фой?

Я тупо смотрела на него, все внутри у меня оборвалось.

– Я думала, что мистер Рашли снова свободный человек?

– Поскольку времена сейчас смутные, дорогая моя Онор, – спокойно сказал Джонатан, – то власти предержащие сочли, что мне будет лучше остаться под надзором, если не сказать под арестом. Так что я должен провести эту ночь в своем доме в Фое. Сожалею, если не высказался более ясно. – Он повернулся к солдату. – Я благодарен вам за то, что вы разрешили мне встретиться с невесткой. У нее слабое здоровье, и все мы беспокоились о ней.

И, не сказав больше ни слова, он вышел из столовой, а я осталась там с запиской в руке, с объявлением, запрятанным у меня в платье. Теперь от моей сообразительности и мудрости зависела не только судьба Ричарда и его сына, но и судьба всего семейства Рашли.

Я ждала Мэтти, но она не шла. Вконец потеряв терпение, я позвонила в колокольчик, висевший возле камина. Перепуганный слуга, прибежавший на этот звонок, сказал мне, что Мэтти нигде не найти, – он искал ее на кухне, стучался к ней в спальню, но она не отозвалась.

– Ничего страшного, – сказала я, с деланым интересом взяла книгу и стала ее листать.

– Не угодно ли вам, сударыня, чтобы я подал обед? – спросил он. – Сейчас почти семь. Обычно вы обедаете гораздо раньше.

– Почему бы и нет. Будь так любезен, принеси мне его, – сказала я, делая вид, что полностью поглощена книгой, хотя все это время считала, сколько часов осталось до наступления темноты, и с тревогой в сердце задавалась вопросом, что же случилось с Мэтти.

Я съела мясо и выпила вино, даже не почувствовав вкуса. И вот, когда я сидела там, в темной, обитой деревом столовой, где на меня, нахмурившись, смотрели со своих портретов старый Джон Рашли и его жена, я видела в окно, как все длиннее становились тени, сгущались сумерки, а по небу бежали большие, тяжелые вечерние облака.

Было около семи, когда я услышала, как дверь со скрипом отворилась. Повернувшись в кресле, я увидела, что на пороге стоит Мэтти, а ее платье выпачкано в зелени папоротника и в земле. Она поднесла палец к губам, и я ничего не сказала. Она пересекла комнату и принялась закрывать ставни. Когда она возилась с последней из них, то тихо сказала мне через плечо: